ИОАННА ШАГАЛ
В прошлом - Анна Ландау, поменяла имя после побега из отчего дома

● Раса. Дата рождения. Возраст.
Человек. 29 июня 1983. 34 года;

● Деятельность.
Сотрудник пресс-службы Хоффманн, Хоффманн и Майер, писатель, публицист;

● Внешность
Прототип: Janet Montgomery
Особые приметы: россыпь мелких родинок по всему телу, затейливое родимое пятно в виде змеи слева на животе. Сзади на шее есть маленькая татуировка на иврите - למזכרת (lamazekerett), буквально "на память". Продольный рубец на внутренней стороне руки - след неудавшейся попытки самоубийства;

● Биография персонажа.

[indent] Иоанна Шагал родилась в общине сатмарских хасидов в деревне Кирьяс-Джоэль и была шестым ребёнком в семье. "Деревня Иоиля" и ныне представляет собой уединённый отшельнический оплот всего в часе езды от Манхеттена. С самого своего основания (в 1977 году) деревня жила по строжайшим правилам и традициям, малопонятным современному обществу и отличалась особенной замкнутостью своих обитателей: кажется, замкнутость эта была возведена в абсолют даже по сравнению с Уильямсбургом и другими хасидскими общинами. Во времена детства Иоанны там не было  практически ничего, кроме нескольких десятков домов, окруживших синагогу, небольшой больницы, школы, и нескольких магазинов, в которых продавалось только самое необходимое. Впрочем, именно таким и был замысел ребе Джоэля Тейтельбаума: жить по законам Торы вдали от грехов и соблазнов большого города. Многие люди в деревне жили буквально за чертой бедности, получая пособия. Семья Ландау была среди немногочисленных исключений, потому как отец Иоанны, Моше Ландау, являлся владельцем самого большого (само собой, по меркам деревни) продовольственного магазина. Тем не менее в многочисленной семье Ландау работали все, и родители, и их шестеро детей, помогая по мере своих сил и приобщаясь к труду практически с раннего детства. Иоанна не была исключением. Будучи единственной, да ещё и младшей дочерью среди пяти братьев, девочка всегда находилась под пристальным вниманием всех домочадцев.

[indent] Несмотря на ограничения и жёсткий регламент хасидского общества, которые многим людям могут показаться дикостью и мракобесием, детство Иоанны вполне можно было назвать счастливым: её окружала живописная природа, свежий воздух; она наслаждалась простыми радостями жизни под крылом благочестивых родителей, немногим позже - мечтала о красивой свадьбе и белом платье, о большой семье и многих сыновьях, буде на то милость Господа. Наверное, именно так бы и всё и случилось, если бы не тётя Хавива, приехавшая однажды из Лос-Анджелеса на похороны ребе Горовица, своего отца. К её появлению в Кирьяс-Джоэль отнеслись с тихой враждебностью: Хавива, покинувшая свою семью ещё в Уильямсбурге и ведущая ныне, по мнению общины, греховный, не еврейский образ жизни, потеряла всякое доверие и считалась чужой. Впрочем, в возможности проститься с родным отцом ей отказать, всё-таки, не решились.  Моше Ландау оказался единственным родственником, не побрезговавшим пустить на порог неблагонадёжную кузину, и Хавива волею судьбы остановилась в его доме. За всё своё недолгое пребывание в деревне тётя успела произвести на тринадцатилетнюю Иоанну очень сильное впечатление. Девочка поначалу (по настоянию старших) сторонилась странной гостьи, которая вызывала одновременно и страх, и интерес и даже какое-то необъяснимое восхищение. Хавива виделась очень красивой и обаятельной, от неё веяло силой, она водила машину, не носила парик, и, казалось, знала всё-всё на свете. Заприметив, что Иоанна то и дело что-то пишет в своей тетради, пока никто не видит, тётя Хавива заинтересовалась. Иоанна с детства сочиняла истории, сказки и даже стихи. Хавива охотно рассказала девочке, что в другой жизни, за пределами общины, женщины живут совсем иначе. Например, пишут книги. Работают в издательствах. Становятся знаменитыми и богатыми.

[indent] Хавива уехала, в деревне вздохнули с облегчением. Однако, у Иоанны остались журналы и книга, которую подарила ей тётя. И, заодно, новая мечта - писать. Придумывать истории, не таясь и не страшась осуждения и выговора родителей. Несколько раз с тех пор Иоанну ловили "с поличным", когда она зачитывалась, как счёл отец, недостойными книгами неизвестно как попавшими в библиотеку школы. Все эти сказки и фантастика, по мнению старших, отвлекали от главного и бередили юный ум не нужными, даже вредными фантазиями и увлечениями. И, как это часто случается, родители потеряли доверие собственного ребёнка, переборщив с запретами и наказаниями. Незамысловатая пастораль счастливого детства и отрочества подёрнулась обидой, несогласием и даже злостью на несправедливость и строгость родителей. Жизнь в общине стала казаться тоскливой и обременительной.

[indent] Когда Иоанне исполнилось шестнадцать, родители пригласили в дом сваху, что должна была подыскать для девушки подходящего жениха по всем правилам общины. Жених среди многочисленной молодёжи нашёлся довольно быстро, но совершенно не понравился Иоанне. Впрочем, мнение Иоанны её родителей волновало не слишком: Йехезкель Кауфман виделся им идеальной кандидатурой, был из обеспеченной семьи, которая так же, как и Ландау, владели магазином и имели очень хорошую репутацию в общине. Надавить на дочь и убедить её согласиться на брак с Кауфманом не вышло. Иоанна рассорилась с родителями ещё крепче и приняла решение, которое бесповоротно изменило её жизнь. Она сбежала из общины. В шаббат, не взяв с собой ничего, кроме накопленных на чёрный день двух сотен долларов и своей тетради. День для побега был выбран не случайно, ведь в шаббат запрещено пользоваться автомобилем и прочим транспортом, поэтому никто из общины не смог преследовать её по горячим следам. Иоанна выбежала к трассе среди ночи, поймала попутку и отправилась в Нью-Йорк.

[indent] Есть такая песня у Стинга: Англичанин в Нью-Йорке. I'm an alian, I'm a legal alien. Хоть Иоанна и не слышала никогда такой песни, но думала о себе именно так: я пришелец. Странного вида девушка, одетая в старушечью длинную юбку почти до пят, в плотных чулках и закрытой кофте с длинным рукавом посреди августовской жары выглядела абсолютно не от мира сего. Испуганная и вместе с тем очарованная гигантским городом с первых минут, она до исступления бродила по центральным улицам, жадно всматриваясь в лица людей, в многочисленные вывески и рекламные плакаты, ненасытно вдыхала запах сегодняшней прессы у прилавка с газетами, словно дитя листала подле киосков глянцевые журналы, со страниц которых ей улыбались женщины, такие же сильные и красивые, как тётя Хавива. Этот город казался чьим-то воплощённым фантастическим вымыслом. Полный света, огней, музыки, людей, запахов. Город, который никогда не спит. Иоанна бродила по улицам, слушала музыкантов в переулках, первый раз в жизни купила себе хот-дог и эта незатейливая еда показалась ей вкуснее всего на свете. Ближе к ночи дорога сама собой привела беглянку к центральному парку, где её настигла первая из неприятностей, которых она ещё много встретит на своём пути. Иоанну ограбили. Запугали и выманили оставшиеся сто восемьдесят долларов. Темнота парка вдруг легла на плечи тревожной тоской и тяжелые, душные летние сумерки наполнились вдруг дождём и громовыми раскатами. Впервые за весь день Иоанна осознала, что она здесь совсем одна. Что у неё больше нет денег и что ей совершенно некуда пойти. В её заветной тетради на последней странице был написан номер телефона тёти Хавивы в Лос-Анджелесе, но у Иоанны не оказалось даже четвертака, чтобы позвонить. Ей вспомнилось вдруг, как герои в книгах просили убежища в церкви. Недолго думая, именно в церковь она и направилась, ей просто не пришло в голову ничего лучше. Когда Иоанна добралась до Церкви Святого Причастия на западе 71-ой улицы, ливень стоял буквально стеной. Вымокшая до нитки, она робко проникла внутрь и села на скамью. Вскоре её обнаружил местный священник. Преподобный Оуэнс оказался чутким и добрым человеком: выслушал, напоил горячим чаем, угостил нехитрым ужином, позволил остаться на ночь и воспользоваться телефоном в своём кабинете поутру. Но дозвонится до тёти у Иоанны так и не вышло. Ни в этот день, ни в следующий. Рассудив, что женщина вполне могла быть в отъезде, отец Оуэнс оставил на автоответчике Хавивы Горовиц сообщение о племяннице и контакты для связи, после чего договорился с кое-какими знакомыми, подыскал временное пристанище для беглянки. С Хавивой связаться не удалось и через неделю. Преподобный посоветовал Иоанне больше не ждать, когда в Лос-Анджелесе снимут трубку, нужно было попытаться устроить как-то свою жизнь здесь. Например, обратившись за помощью в социальную службу. Немало евреев покидали и покидают закрытые ортодоксальные общины в поисках другой жизни. И для таких, как Иоанна, одиноких, оказавшихся в трудных жизненных ситуациях и совершенно неподготовленных к жизни вне общины, существуют специальные центры, где им помогают стать частью нового общества.

[indent] Так и поступили. Преподобный Оуэнс взял шефство над Иоанной в этом вопросе, и вскоре сумел пристроить её в один из таких центров социальной помощи, уладив через своих добрых знакомых в социальных службах некоторые формальности. Именно в реабилитационном центре девушке помогли оформить новые документы, и именно тогда Анна Ландау стала Иоанной Шагал. Началась новая веха в жизни. Первое время с Иоанной активно работали психологи и социальные работники, чуть позже она начала посещать занятия в вечерней школе с небольшой группой таких же студентов, а днём Иоанна занималась волонтёрской работой в хосписе неподалёку: читала старикам вслух, беседовала, играла с ними в настольные игры. Среди пациентов хосписа было несколько пожилых евреев, которые пережили холокост. С одним из них Иоанна подружилась особенно, мистер Кобриц знал толк в мировой литературе и когда-то был профессором в варшавском университете, много писал сам. Вместе они прочли немало книг, но однажды Иоанна решилась показать старику то, что написала сама, и мистер Кобриц был сильно впечатлён. Всё чаще с тех пор Иоанна стала приносить мистеру Кобрицу на суд свои собственные повести и рассказы, а мистер Кобриц слушателем был полезным во всех отношениях: давал девушке советы, предлагал свою критику и, конечно, хвалил. По его мнению, Иоанна обладала большим талантом и просто обязана была его развивать и связать с писательством свою будущую карьеру.

[indent] Прошёл почти год с тех пор, как Иоанна попала в центр адаптации, а от тёти Хавивы не было никаких вестей. Тем не менее девушка продолжала настойчиво звонить. То была уже не столько призрачная надежда дозвониться, сколько некий ритуал, её собственный, понятный лишь ей одной. В минуты глубокой печали или большого разочарования Иоанна спускалась в холл и набирала заветный номер, долго вслушиваясь в тягомотные гудки, вздрагивая, словно впервые, от писка автоответчика, обречённо дослушивала каждый раз одно и то же сообщение до самого конца. Так продолжалось почти год, но в один из дней кто-то поднял трубку. Это была не Хавива, это был её сын. Троюродный кузен Иоанны по отцовской линии. Они поговорили. Айзек сообщил, что его мать погибла в аварии как раз прошлым августом. С тех пор они стали разговаривать по телефону почти каждый вечер, очень подолгу, обо всём и ни о чём одновременно. За какие-то пару месяцев они с Айзеком благодаря одним лишь телефонным разговорам стали потрясающе близки, словно бы знали друг друга всю жизнь. Каждый новый день Иоанна встречала с мыслью о том, что наступит вечер и они с Айзеком снова поговорят. Они проговорили по телефону почти всё лето и в конце августа Айзек неожиданно приехал. Жизнь Иоанны снова перевернулась с ног на голову.

[indent] Люди часто говорят про любовь с первого взгляда. Но у Иоанны и Айзека любовь случилась гораздо раньше. Не в первый телефонный разговор и даже не во второй, но когда они встретились воочию, они уже были влюблены без памяти. Они были молоды, их объединяло, как им казалось, очень многое. Августовский Нью-Йорк расцвечивал их счастье в оттенки спелой зелени и карминовых закатов. Вся жизнь была впереди. В конце октября Айзеку пришлось вернуться в Лос-Анджелес, чтобы уладить кое-какие дела, продать недвижимость покойной матери. К зиме он обещал вернуться. Они хотели жить вместе и мечтали однажды пожениться. Но наступила зима и Айзек так и не вернулся, ссылаясь на некие непредвиденные сложности. Именно тогда, в начале декабря, Иоанна поняла, что беременна. Когда она сообщила об этом Айзеку, он, казалось, обрадовался и воодушевился, пообещал прилететь утренним рейсом. Этот разговор стал последним. С тех пор Айзек пропал, словно в воду канул. Наступило молчание и глухая неизвестность, что с каждым днём приобретала всё более устрашающие очертания под властью догадок, которые были одна хуже другой. Иоанне мнилось, что он попал в аварию или его убили, что виной всему фатум, а не малодушие Айзека. Подруги из центра пытались убедить её в обратном, что он не умер, а трусливо исчез побоявшись ответственности. Впервые за долгое время Иоанне снова стало невыносимо страшно. Она впала в депрессию и даже пыталась покончить с собой, но в последний момент передумала, принялась сама себе накладывать жгут и позвонила девять-один-один.

[indent] Иоанна больше не была одна. С ней теперь был её нерождённый ребёнок. Она решила жить ради него. И стараться ещё усерднее. Ей нужна была своя квартира или хотя бы комната, Иоанна не была уверена, что ей позволят оставаться в центре с ребенком на руках долго. В любом случае, ребёнку нужен дом. А матери - достойная работа, чтобы этот дом оплачивать. В центре  Иоанна была на хорошем счету благодаря своему старанию, успешной учёбе и волонтёрской работе. Поэтому, когда появилась многообещающая вакансия стажёра в пресс-службе юридической фирмы “Хоффманн, Хоффманн и Майер” (реабилитационный центр уже не первый год пользовался покровительством и финансированием HH&M), вопрос о кандидате закрыли быстро, учитывая старания Иоанны, её несомненный литературный талант и особое положение. Работа в компании такого уровня сулила большие перспективы и возможности, Иоанна отнеслась к новой должности со всей присущей решимостью, серьёзностью и ответственностью. Амбиции и старание молодой будущей матери бросались в глаза многим (точнее сказать, сперва многим бросалось в глаза её положение, а потом, заодно, и всё остальное). Девушка не требовала к себе никакого особенного отношения, выполняла поручения в точности, бралась практически за любую работу. Сбегать за латте всему отделу? Легко. Отксерокопировать документы? Ничего не может быть проще. Провести корректуру и перепечатать двести страниц текста? Я без проблем задержусь на часок после шести. В декретный отпуск её практически выгоняли, но она охотно брала работу на дом, особенно ту, что связана с корректурой. Она продолжила работать дома и после рождения сына, а когда малышу Якову исполнилось восемь месяцев, Иоанна снова вернулась на работу.

[indent] Иоанна очень любила сына и, как многие родители, была убеждена, что прежде всего ребёнка нужно обеспечивать финансово. Она пропадала на работе, потому что хотела сыну лучшей жизни: чтобы у её мальчика были новые красивые игрушки, книги, хорошая одежда, уютная комната. Она баловала сына подарками и потакала многим его капризам, потому что всей душой желала, чтобы он был счастлив, вспоминал своё детство с теплотой и не испытывал недостатка ни в чём. Тем не менее сын, невзирая на все подарки и заботу, чувствовал себя одиноким, ведь мама почти всегда была на работе. А соседка (и по совместительству няня) миссис Эрнандес, пусть и была чудесной женщиной (и готовила самые вкусные буррито), едва ли могла разделить интересы и тревоги растущего без отца мальчишки в полной мере. Об отце Иоанна с сыном говорили совсем мало. Яков знал только, что отец отправился на войну в Ирак и там погиб. Иоанна даже показала сыну несколько фотографий (тех, что они успели сделать с Айзеком за пару месяцев его пребывания в Нью-Йорке). Карьера Иоанны шла в гору, спустя пять лет после рождения сына она сумела купить маленький таун-хаус в Куинсе. Примерно в это же время она начала активно писать. Первым её бестселлером стало её собственное жизнеописание (с некоторыми художественными допущениями и долей сюжетного вымысла) в реалиях закрытой ультра ортодоксальной общины. Роман назывался “Скорбные дочери”, и был явной отсылкой к названию одной из библейских арий Вивальди - Filiae maestae Jerusalem. Роман вызвал достаточно бурные обсуждения и общественный резонанс среди представителей еврейской диаспоры и феминисток. Одни называли роман Иоанны Шагал “демонизированием ортодоксального общества и возмутительным преувеличением, хулой еврейского образа жизни”, другие считали её едва ли не героиней своего времени, которая не побоялась рассказать вслух о важных вещах и раскрыть глаза людям на то, какой ещё бывает жизнь женщины в современном обществе. Тем не менее, книга принесла автору определенную славу и хорошие деньги. Иоанна с сыном перебрались из Куинса в Верхний Уест-Сайд, она пристроила сына в хороший садик, а после - в начальную школу. Нашумевшая книга принесла Иоанне одобрение и признание на работе. Вскоре она стала помощницей главы пресс-службы Хоффманн, Хоффманн и Майер.

[indent] Жизнь Иоанны стала спокойнее и стабильнее. Сын рос, ходил в школу, на работе всё складывалось благополучно. Иоанна вдруг вспомнила о том, что она всё ещё молодая и красивая женщина, и что Якову, всё-таки, нужен отец. Пусть и не родной, но если бы избранник мог по крайней мере стать для мальчика другом и своего рода авторитетным примером, Иоанна была бы уже счастлива. Однако, с мужчинами не складывалось очень долго. Кого-то Джейкоб (мальчик настаивал, чтобы мать называла его именно так и не “позорила” перед друзьями из школы) не принимал категорически, относясь с порога крайне враждебно и ревностно. Кто-то впоследствии разочаровывал Иоанну наличием жён, любовниц, долгов или не слишком законных увлечений. С кем-то просто не складывалось на бытовом уровне, с кем-то не было “искры”, как с отцом Джейкоба, Айзеком. Время шло, Иоанна уже почти смирилась с тем, что у них не будет полноценной семьи, да и, в общем-то, перестала печалиться по этому поводу: она слишком привыкла быть одна, в одиночку нести ответственность за сына и всё делать самостоятельно. Но у Джейкоба случился, как это бывает с каждым тинейджером, переходный возраст, Иоанне стало с ним очень трудно. Отношения с сыном начали напоминать ей её собственные отношения с родителями. Она этого страшилась и не могла понять, почему так складывается. Она старалась не запрещать Джейкобу вообще ничего, памятуя о том, что половину своей жизни прожила в строжайших запретах и ограничениях. Джейкоб рос избалованным, капризным. Порой даже жестоким. С ним, будто, творилось что-то неладное, казалось, что его заколдовали, а Иоанна ничего толком не могла понять, потому что сын ничего не желал ей рассказывать. Мальчик стал мало чем интересоваться, замкнулся в себе, сидел ночами напролёт в интернете, с большим трудом вставал по утрам в школу, у него сильно ухудшились оценки. Иоанна всерьёз забеспокоилась, что здесь могут быть замешаны наркотики и дурная компания. Несколько раз ей удалось проследить за сыном и выяснить, что они с компанией собираются в доме какого-то сомнительного друга, иногда без шума, а иногда устраивая странные вечеринки, что Иоанну очень сильно беспокоили. Подростки, судя по всему, увлекались сатанизмом и разнообразными мистическими оккультными практиками. В вещах сына Иоанна все чаще стала находить отрезанные птичьи и кроличьи лапы, какие-то амулеты, руны, минералы и прочее подобное. Из личных переписок сына в мессенджерах Иоанна выяснила, что подростки готовят какой-то ритуал с жертвоприношениями, хотят вызвать какого-то не то демона, не то духа. Это всё начинало напоминать какой-то мистический триллер. В демонов и духов Иоанна не верила, но строго вознамерилась поехать туда и забрать своего сына из вертепа. В тот день Иоанна поняла, что её сын не совсем обычный мальчик. И речь здесь даже не о каких-то психических отклонениях, навязчивых состояниях, идеях и маниях. Дело было в другом. Джейкоб обладал пугающими способностями. Он мог внушать людям жестокие мысли. Заставлять их делать то, что он хочет. Вызывать головные боли и даже, кажется, галлюцинации. Когда Иоанна приехала за ним на “жертвоприношение”, он чуть не довел её до обморока. Иоанна плохо помнит, что именно она тогда чувствовала, но после того, как она услышала грубый голос сына в собственной голове, у неё кровь из ушей пошла и полопались сосуды в глазах. Иоанна впервые почувствовала, что боится собственного ребёнка.

[indent] Джейкобу требовалась помощь. И не только психологическая. Мальчик, возможно, сам того не сознавая, стал представлять опасность для себя и окружающих. Был даже прецедент с несчастным случаем, когда от “ритуальных” свечей загорелись шторы, а после и весь дом, где дети проводили время. Погибла тринадцатилетняя Сара Олсен, близкая подруга и одноклассница Джейкоба. Мальчиком заинтересовалась полиция и детективы. Реакция Джейкоба на беседы с полицией и его показания шокировали своим равнодушием и отрешённостью. Иоанна настаивала на том, что её сын пережил огромное потрясение, поэтому просто не может реагировать адекватно, но следователи по делу о пожаре думали совсем иначе. Джейкоба стали подозревать в предумышленном поджоге, а Сара из жертвы несчастного случая стала превращаться в жертву ритуального убийства. Мальчику грозил срок в колонии для несовершеннолетних или принудительное лечение в психиатрической клинике.

[indent] И тут в дело вмешался мистер Хоффманн. Тот самый. Он помог Джейкобу избежать срока в колонии для несовершеннолетних и позорного клейма на всю жизнь, наняв лучшего адвоката. Обвинения в предумышленном убийстве с мальчика сняли, но Джейкобу, совершенно очевидно, требовалась помощь не только и не столько психиатрическая, сколько особо специальная, связанная и с его душевным здоровьем, и с пугающими неординарными способностями, которые в нём открылись. Эту помощь мальчику оказали и оказывают поныне. Мистер Хоффманн оказался поистине ангелом-хранителем для Иоанны и Джейкоба. На фоне этой истории Иоанна преисполнилась к мистеру Хофманну симпатией и безграничной благодарностью. Завязалась своеобразная дружба, а позже мистер Хоффманн предложил Иоанне стать его супругой. От такого предложения было сложно и глупо отказываться, пусть Иоанна и не была влюблена в своего благодетеля и босса, она его очень уважала и восхищалась. Кроме того, Джейкобу требовался особый присмотр и забота. Да и сам мальчик, кажется, видел в мистере Хоффманне того, кому он наконец-то сможет довериться. Того, кто его сможет наконец понять.

● Способности. Навыки.
Водительские права класса D (некоммерческий легковой автомобиль), знает базовые приёмы самозащиты, некоторое время занималась стрельбой “для общего развития”, так что с пистолетом, в целом, обращаться умеет, но стрелок не слишком опытный. Помимо писательства, преуспела в аргентинском танго и караоке (на корпоративах компании ей точно нет равных), кроме английского знает идиш (свободно) и иврит (чуть похуже), когда-то начинала учить итальянский, но забросила. Частенько рисует незатейливые пейзажи тушью и акварелью в качестве хобби, но выдающимися её работы назвать трудно;

● Имущество, инвентарь.
Квартира в Верхнем Уест-Сайде (ныне пустует), личный автомобиль BMW 530e тёмно-серый;

● Дополнительная информация.
-

● Обратная связь.

Скрытый текст:

Для просмотра скрытого текста - войдите или зарегистрируйтесь.

● А какой это по счёту персонаж? /есть ли твинки?/
Первый и пока единственный

● Добро пожаловать! А как вы нас нашли?
ЛИЛ и мистер Хоффманн поспособствовали.