stasis: the world is yours |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » stasis: the world is yours » Завершенные эпизоды » mama told me not to come
Mama told me not to come
[indent] Время, место: март, 1970, Нью-Йорк, полнолуние
[indent] Участники: Абрахам Хоффманн, Роджер Майер
[indent] События: Все персонажи вымышлены, совпадения случайны, история фальсифицирована, луна - из сыра.
[icon]https://forumstatic.ru/files/0017/a7/f2/29103.png[/icon]
Роджер «Джерри» Майер, заранее уловив скрип какой-то конструкции под потолком, быстро наклонил голову. Маневр почти удался. Вернее, наверняка удался бы, будучи идеально просчитанным, если бы только поле потрепанной ковбойской шляпы, обязанное послужить щитом, не было незначительно, но все-таки погрызено именно с этого края. Он опять забыл об этом. И опять поплатился, когда ядовито-розовый луч засветил прямиком в глаз, остро прошив усталый мозг. Он от души выругался, пусть и только мысленно. Профессионализм все-таки не пропьешь. Но, честно говоря, сегодня был один из дней, когда его бесило все: задымленная полутьма полуподвального помещения, мешанина звуков и запахов, в основном пота, дешевых духов и выпивки — по крайней мере прочие он пытался игнорировать. И песня, которая никак не хотела заканчиваться, даже будучи ускоренной в сравнении с обычной манерой для подобных вещей. Но не для конкретного артиста, которому вздумалось ее выбрать.
Джерри зажмурился и раздраженно дернул головой, подбрасывая электрогитару на колене и захватывая особенно деручий аккорд. Барный стул, лишенный даже подобия спинки, опасно качнулся. Но голос не дрогнул нисколько. Больше обычного хриплый и до отчаяния злой.
— Greensleeves wanna fuck with me
Greensleeves what is wrong with you
Greensleeves was my heart of gold
What the hell was this my lady greensleeves…
Слушателей в таком месте, само собой, не волновали ни поправки к тексту, ни качество исполнения. Это подходило как нельзя лучше, чтобы просто орать. Бывают моменты, когда не орать невозможно. Или выть — впрочем, в силу непропиваемости все равно несомненно талантливо. Как ни назови, текст наконец закончился.
Джерри, тренькнув в последний раз, сполз с дичайше неудобного сидения и с удивительной для ее недавнего палача аккуратностью прислонил гитару к стулу. Бодро спрыгнув с возвышения, мнящего себя сценой, он цапнул с подноса несколько озадаченного — или просто укуренного, как и все здесь — официанта обжигающе-горячий конверт с картошкой-фри, оказавшийся готовым как раз к концу песни. Ловко ухватив зубами толстый пучок источающей пар «соломы», он огляделся, обнаружив, что забыл, в какой стороне выход. И вдруг усмотрел нечто гораздо более интересное через несколько столов от себя. Недолго думая, туда и направился, на ходу жуя картоху — увы, безвкусную, по крайней мере именно для него и именно сейчас.
Локтем придав ускорения парочке, глупо гыгыкающей и слишком медленно переходящей ему дорогу, Джерри сделал последний шаг к пункту назначения, стаскивая с головы шляпу.
— Сгинь,— рыкнул он на одного из двоих на диване. Девица в зеленых мехах и розовых перьях послушалась незамедлительно и будто с облегчением. Джерри плюхнулся на освободившееся место.— Извини за это,— буркнул он немного тише, насколько позволяли снова начавшие громыхать колонки.— Не думал, что среди местной компании окажется настоящий ценитель искусства,— небрежно перебросив через пернатого погрызенную шляпу с расчетом попасть на свободное место по другую сторону от него, недавний артист занялся поиском сигарет в карманах джинс, изукрашенных негламурными землистыми пятнами, что, впрочем, гармонично вписывалось в цельный образ. Внимательный взгляд прошелся по столу. Картина внушала.— Как жизнь?
Старый друг, похоже, собирался в ближайшем времени отправиться в запой, а то и уже стартовал. Наверняка даже позвал бы составить компанию, если бы было так просто связаться с тем, кого носило по лесам последние несколько дней.
— Mama told me not to come… m-m-m…m! — тихонько и немного гнусаво сообщил запотевшему крану свежеумытый Абрахам Хоффманн, пытаясь сообразить, нравится ли ему косящееся из глубин зеркала – да, зеркала, для ассоциаций с адом память была слишком трезва – отражение пока что смутно знакомого, процентов на восемьдесят пять сицилийца и не пора ли заменить его на нечто более эстетически привлекательное.
Или хотя бы без признаков грядущего нарушения общественного порядка.
— She said… m-m-m… «That ain't the way to have fun, son», — песенка, третью неделю подряд содрогавшая все мировые чарты, засела в подсознании намертво, но с этим он как-нибудь справится.
До сих пор справлялся. Песенку, как, собственно и все, что было в их доме особенно раздражающего, где-то подцепила София… а, нет, соврал, не София, Анна. Заразившись первой очарованием набирающего обороты хита, София ее напевала, и поскольку голос у нее был, в общем и целом, приятный, ощущения, будто бы где-то совсем близко, на чердаке или в подвале, страшно страдает Том Джонс с яйцами, накрученными на лопасти кухонного комбайна, практически не возникало.
Что ни говори, его Крошка София была талантлива, но, как это регулярно случается с теми, чей талант редко когда покидает пределы горячей ванны с парой бутылок шампанского, в моменты высшего творческого пилотажа превращалась в нечто среднее между гигантским спрутом и маэстро Эрнесто Гевара. То есть с одной стороны - притягивала, с другой - всем своим видом показывала, что для прекращения такого таланта одной пули явно не будет достаточно.
Кажется, их вчерашний скандал опять выманил на лужайку старину Гарфилда проклинать эмансипацию и палить по белкам из антикварного дробовика. Правда, из незаряженного, так что, сдается, кроме его, Абрахама Хоффманна III, чувства собственной значимости, по итогам скандала никто не пострадал. Но могла бы пострадать Анна - не физически, разумеется, хуже - психоэмоционально, как страдала всегда - от невозможности постичь причины и чуждую детскому разуму фальшивость происходящего. Драматические выходы из себя София практиковала все чаще и какая радость, что Анна еще позавчера отправилась в трехдневный поход с подружками герлскаутами. Или на экскурсию по музеям. Отец из него был неважный.
София тоже куда-то ушла. Но вернется. Обязательно вернется. Она всегда возвращается.
А до того нужно успеть пожить для себя. Жить для других все равно не его специализация.
— Mama told me not to… Расслабься, Абеле, расслабься, — выдохнул Абрахам Хоффманн, приходя к выводу, что нынешнее утро от других в сущности ничем не отличается, и ему не мешает побриться.
- That ain't the way to have fun, no…
Желание полоснуть бритвой по горлу было, конечно, трудно преодолимым и весьма искушающим, зато внеплановая уборка, может быть, генеральная точно никак не вписывалась в его многообещающую, оптимистично радужную картину дня.
— Ти-ин-на! Тин-на! Не уходи-останься-пожалуйста-ты-прекрасна-как лу-учшие полотна Рафаэля-Санти-а-а! — довольно долгоиграющей скороговоркой выпалил Абрахам Хоффманн, когда эта прекрасная дама в боа сделала – пуф! – и исчезла. Удручающе жестокосердно и, кажется, безвозвратно.
Вообще-то сам по себе клуб был какой-то странный, но это было три бутылки виски назад, а потому сейчас в принципе все устраивало.
Даже пение, вон то – хрипатое, такое агрессивное, словно бы чьи-то стальные яйца пытались перемолоть крайне обескураженные происходящим лопасти кухонного комбайна. Голос был, кстати, знакомый до ужаса, и если бы его спрашивали, он бы ответил – да! это Фрэнк, мать его, уникальный Синатра!
Или не Фрэнк Синатра. Тут, знаете ли, пятьдесят на пятьдесят.
— А! А-а-а, — сперва вздрогнул, потом выдохнул Абрахам Хоффманн, когда рядом уселось нечто прескверно пахнущее и вызывающе волосатое. Теперь уже трудно представить, что именно заставило его некогда включить имя этого самого любителя изысканного вида шляп в название его прекрасного, как рассвет, детища: «Хоффманн, Хоффманн и Майер».
Но точно – не чувство стиля, и определенно – не музыкальные пристрастия.
— Джее-е-ри! Жизнь отлично, убирайся, откуда взялся, — не слишком успешно фокусируя взгляд на выдающейся волосатости бывшего или даже нынешнего напарника, сообщил Хоффманн, чувствуя, как почти налаженная – пусть и в краткосрочной перспективе – жизнь перестает налаживаться.
— Если тебя вызвала мой секретарь… Ну ты понял… такая, — рисуя в воздухе обеими руками что-то округлое и дважды выпуклое, Хоффманн прищурился. — То скажи ей, что она уволена. Ты тоже уволен. Прости, у меня ч-черная полоса. Избавляюсь от-т неудач прошлого. А хотя… Боже мой, Джерри! — облизывая губы, мотая головой, зажмуриваясь и открывая глаза, Хоффманн осклабился. — Какая радость! Да! Не помню, говорил ли, но! Я предпочитаю такое искусство… концептуальное… Прости. Запамятовал. Так о чем я?[icon]https://forumstatic.ru/files/0017/a7/f2/29103.png[/icon]
Бессовестно помятая и полупустая пачка таки обнаружилась, успокаивая самим фактом своего все еще существования поблизости. Джерри, не переставая жевать, хладнокровно пожал плечами, забрасывая ногу на ногу и по дороге выверенно взбрыкивая в направлении пернатого. Легкое ощущение отдачи где-то в глубине псевдоармейского ботинка подтвердило достижение цели. Не то чтобы он был настолько уж оскорблен таким первым приемом со стороны слегка упитой версии Абрахама Хоффманна, чтобы прибегать к крайним методам. Просто картоха еще не закончилась. Картонная, но желудок определенно был счастлив этой встрече. Уж точно не меньше, чем радуются встрече после долгого времени старые компаньоны.
— Опять, Эйб? Опять обновление состава?— фыркнул, сглотнув, Джерри, даже в слегка одичавшей версии себя несомненно тот самый мистер Майер, чье имя до сих пор было гордо вычерчено возле то ли двух гениальных имен, то ли одного гениального вдвойне, на официальных бланках одной распрекрасной фирмы и на той самой расчудесной золоченой табличке. Или не золоченой. Не представлялось возможным уследить за порывами к обновлениям мистера Хоффманна, то ли одного из двух гениальных Хоффманнов, то ли гениального в квадрате. Слегка одичавший мистер Майер окинул слегка поплывшего партнера критичным взглядом все таких же устало-воспаленных и очень злых глаз, прикидывая, какие сильнодействующие вещества на него сильнодействуют. Или, возможно, бухла просто было еще больше, чем казалось поначалу.— О радостях концептуального искусства,— не счел трудом напомнить Джерри. Последний на текущий момент пассаж компаньонского безумия даже обнадеживал.— У меня в башке пумы совокупляются,— честно признался он.— Мрак и клочья то есть. Хотя у тебя тоже. И Тина вряд ли вернется. Выкладывай,— резюмировав, Джерри тряхнул конверт с картошкой и зажевал еще горсть картонного счастья. Что печалило, пожалуй, уже предпоследнюю.
О-о-оу… пумы совокупляются! Картинка, с какой стороны ни глянь, вырисовывалась презабавная и даже немножечко отрезвляющая. Сам Хоффманн точно не знал, было ли это для кого тайной, однако к семейству кошачьих он питал куда более чистую и долгую страсть, чем к тем же шелудивым псам, которые по неизвестным доселе причинам в его жизни встречались значительно чаще.
— Бо-оже правый! — ахнул Абрахам Хоффманн, тяжело откидываясь на спинку дивана и сильно надеясь, что пинок – предательский, исподтишка – по гладкому носу настолько дорогого ботинка, что за стоимость пары могло неделю питаться не очень крупное и не слишком прихотливое государство, ему все же почудился.
Обувь – это же второе лицо человека! И если первое, оригинальное, отработало свой срок годности лет этак триста назад, второе Хоффманн старался держать в идеальном порядке.
— И ты приперся в… сюда рассказать мне, что пумы, подумать только, иногда трахаются? — разочарованного закатил глаза Абрахам Хоффманн, протягивая руку к конверту с картошкой, но резко одергивая, будто ошпарился, и прижимая кулак к груди слева.
Из ничего не соображающего выражение лица Эйба сделалось почти страдальческим. Как всякому обладателю избыточно нестабильного нрава, пить ему было противопоказано, но если София при прочих равных могла, то он и подавно.
Всю глупость содеянного он осознает не раньше завтрашнего утра, а до этого – целая вечность! Ну, либо часов пять, что практически то же самое.
— Представь себе, я в курсе, что пумы иногда трахаются. И что от этого трахания иногда случаются пумята. Конечно, если оно с обоюдного согласия и, скажем так, при совпадении всяких разных циклов и фаз. Дже-е-ери! — по-прежнему не убирая кулака от груди слева, уронил голову на грудь Хоффманн. — Ответь мне, Джерри! Ты настоящий? Знаешь, вероятно, я слегка перебрал и… если ты настоящий – жаль. Когда я в таком состоянии, видеть меня нельзя. Я ведь!.. Я ведь – добропорядочный семьянин, специалист мирового класса… А та женщина, Тина… представляешь, она бл… Господи, мне же здесь даже не нравится. Я должен быть дома. Брак, жена… вся эта концепция семейного счастья. Как же ты чертовски прав, Джерри! Как же ты чертовски прав, что никогда не женился… А сейчас я буду блевать. Посторонись, пожалуйста, — заботливо предупредил Хоффманн, рывком пытаясь подняться на ноги, но, кажется, безуспешно.
«А мама предупреждала…».
Таким, как он, лучше не жениться и уж точно – не размножаться.[icon]https://forumstatic.ru/files/0017/a7/f2/29103.png[/icon]
— Йааа,— осклабился Джерри, то ли решив вдруг прибегнуть к базовому немецкому для выражения некой укоризненной мысли, то ли кратко и незатейливо подтверждая свой божественный статус. Уволить его в любом случае было решительно невозможно, чего не мог не понимать мистер Хоффманн, очевидно, по невероятному совпадению настигнутый этим болезненным осознанием одновременно с пинком.
Взгляд остро зацепился за покушение на почти пустой конверт с картошкой, вызвавшее где-то в глубинах… едва ли мозга нечеловечески сильное желание перехватить протянутую руку – да так, чтобы хрустнуло. Джерри дернулся, торопливо реализуя из всех возможных совершенно человеческую реакцию, а именно отодвигая подальше остатки своей трапезы. Совершенно не в его характере было пожалеть для компаньона горсти самых коротких и уже подразмякших картонных соломин. Но сегодня его бесило все. И покушения на любое подобие его еды, как выяснилось – в первой пятерке списка. Компаньон, даже будучи в упитой версии себя, очень своевременно убрал руку.
— Ненастоящий,— выдохнул Джерри, моментально ухватившись за возможность воспользоваться предложенной версией событий. Чего уж там, за время знакомства и сотрудничества у них набралось немало таких моментов, о которых не принято вспоминать при свете дня и особенно в приличном обществе.— Определенно! Так что не волнуйся. А приперся – ни за что не угадаешь! – спасать тебя. Потому что эта твоя Тина… а, неважно. Короче, будь благодарен.
Слушая дальнейшее течение потока загадочного чужого сознания, Джерри скептически смерил партнера взглядом, снова пытаясь распознать, насколько плохи его дела. Увы, в этом случае обострившийся нюх не помогал. Выпивка выпивкой, но сам Хоффманн, будто бы доблестно пытаясь представлять собой островок спокойствия среди раздражающего изобилия битком набитого клуба, привычно источал запах Сахары. За исключением, конечно, своеобразного верблюжьего флера, да и всего, помимо, собственно, пустыни. Пернатая природа не оставляла шансов, кроме как полагаться на другие средства в выяснении этого важного вопроса.
Не успел Джерри в рамках исследования поинтересоваться у старого друга, помнит ли он, который сейчас год, как в свою очередь оказался запоздало и совершенно вдруг настигнут ошеломляющим осознанием.
— Господи, Эйб…— он расширил глаза, моргнул и озадаченно потряс головой, в очередной раз машинально осмотрев стол. Ужасная догадка не нашла опровержения.— Ты, блять, что, даже не закусывал?— впрочем, задавая вопрос, он уже вскакивал на ноги. Пружинисто и надежно, куда удачнее определенно поплывшего – теперь уже буквально – Хоффманна. Джерри чертовски устал, но это касалось отнюдь не недостатка сил. Кардинально наоборот. Швырнув на стол уже скучно хладный конверт, недавно представлявший собой едва ли не главную ценность этого мира, он непреклонно подхватил под локоть не слишком плавно падающего обратно на диван партнера, а затем поднырнул под пойманную руку, фиксируя новое положение, более удобное для отволакивания Эйба к все-таки учуянному выходу. Не из положения, но хотя бы на улицу. Даже если воздух там окажется далек от свежести, это казалось лучшим решением, чем оставаться здесь.— Пошли, говорю!
— Ненастоящий? Что ж, первая отрадная новость за последние полгода, — до зубовного скрежета серьезно сообщил Хоффманн, позволяя Роджеру Майеру – само собой не настоящему, настоящий, пусть и был презренной собакой, в основном не выглядел так, будто бы последние, ну допустим, те же полгода гонял гризли по канадским лесам, в свободное от того время щедро купаясь в струе бобра или еще какой интенсивно вонючей твари, — переправить себя в места, более располагающие к эпатажу. Впрочем, для стороннего наблюдателя такая попытка наверняка выглядела не менее впечатляюще, чем попытка высоченной Эйфелевой башни помочь маленькой точке по продаже оладий отыскать свой крохотный островок счастья.
Нет, говоря по правде, никаких особых страданий по причине невозможности пополнить собой доску почета всех времен NBA Абрахам Хоффманн не испытывал, и все же к близости кого-то, чей рост интуитивно пробуждал ассоциации не столько с чрезмерным употреблением каши, сколько с динозаврами, как правило, относился с опаской. Не потому, что боялся. Потому что знал: опоре сегодня ничто не мешает уже завтра обернуться препятствием. И все же при всей своей гнусной собачести, старина Роджер Майер был хорошим, действительно хорошим малым. Или, по крайней мере, не до такой степени отбитым наглухо, чтобы первые лучи солнца Абрахам Хоффманн встретил в какой-нибудь грязной канаве, без драгоценных ботинок, драгоценного пиджака и с под ноль вычищенным карманами.
— Я никогда не закусываю! Чревоугодие делает нас слабыми! — философски отметил Абрахам Хоффманн, упираясь левой ладонью теперь уже в грудь Роджера Майера и тем самым давая понять, что до спасительного толчка, возможно и даже очень вероятно, доберется самостоятельно.
— Но, так и быть, можешь присмотреть, чтобы меня не украли, — по привычке таинственно и в край загадочно улыбнулся Хоффманн, толкая дверь кабинки и с удовлетворением отмечая, что та не собирается выдать в ответ нокаутирующий хук справа.
Ну и в кого же он превратился? Он! Без минуты сенатор, политик, адвокат – гениальный как само понятие гениальности? «В жалкого блюющего мудака», — точно по команде ответило подсознание.
Блевать – это всегда ужасно. Потому что после, почти сразу – стоит только выудить изо рта два теперь не очень-то и чистых пальца – накатывало оно, всесжигающее, невыносимо ясное осознание реальности происходящего.
Сняв керамическую крышку бочка и поставив ее на пол, Хоффманн наспех умылся. Какая бы в сортире не водилась зараза, его собственная несомненно была в сотни, а то и в тысячи раз гаже.
— До последней секунды я не терял надежды, что ты – галлюцинация, — сперва тыча в Роджера Майера блестящим от воды пальцем, затем – проводя ладонями по волосам, констатировал Абрахам Хоффманн, слишком уже трезвый, чтобы пытаться отыскать в появлении Роджера Майера здесь и сейчас хоть что-то рациональное.
— Да, если оно важно, я уже не чувствую себя так, словно у меня в башке… пумы совокупляются.
Совокупляются или не совокупляются, но прегромадных размеров кучу они там, несомненно, нагадали и чтобы разобрать все это понадобиться колоссальных размеров лопата. С динозавра или, быть может, высоченную Эйфелеву башню.
— Не сочти за комплимент, но выглядишь так, будто тебя волчьё драло.[icon]https://forumstatic.ru/files/0017/a7/f2/29103.png[/icon]
Несмотря на недавнюю неустойчивость, Хоффманн оказался не так уж плох в деле гордого ковыляния. Даже проявил инициативу, клоня ковыляющее объединение в отличную от выхода сторону с настойчивостью за гранью обычных для такого случая погрешностей. Джерри предпочел бы вытащить его на улицу, тем самым максимально быстро покидая клуб, но Эйб, похоже, оставался невыносимым блюстителем правил даже в разобранном состоянии, так что проблеваться намеревался в специально отведенном месте. Оставалось только распихивать по сторонам препятствия, а в крайнем случае – обходить.
Специально отведенное место оказалось менее ужасным, чем можно было ожидать – видимо, по причине малой востребованности у тех, кто предпочитал обделывать большие и маленькие дела в соответствии с собственными правилами, отличными от принятых в цивилизованном обществе. А вот для совокуплений это место, судя по всему, подходило идеально и регулярно использовалось.
— Никогда?— переспросил Джерри, отмечая удачность выбранного момента ввиду отсутствия прочих страждущих. Если подумать, Хоффманн, в отличие от компаньона, совсем не отличался рыцарским аппетитом. Он вполне мог не подметить этой детали. Либо же — даже вероятнее — забыть по причине очень уж бесящего дня. И неимоверно длинного.
«Это все пумы»,— печально заключил Роджер «Джерри» Майер.
— Я предпочитаю грешить. Тем более, когда меня это делает сильнее,— ухмыльнулся он, вылезая из-под руки Эйба и распрямляя полусогнутые, на которых недавно проковылял околобесконечное расстояние мимо VIP-зоны.— И мне не нужно разрешение.
Время отсутствия партнера он провел с куда большей пользой, чем пялясь на дверцу цвета лютой фуксии. Не из тактичности, или как минимум не только. Развернувшись к раковине и от души врубив воду, Джерри принялся ожесточенно умываться, пофыркивая и ничуть не заботясь, попадают ли под горсти воды почти ни в чем не повинные пряди волос. Войдя в раж, стащил куртку и, наскоро оглядевшись, набросил ее на дверцу кабинки, где уединенно постигал красоту мира Эйб, после чего закатал рукава рубахи, споласкивая уже руки. Что морда, что руки делали вид, что они вовсе и не морда и руки, а очень даже поленья, только что выцепленные из огня. Слегка ржавая ледяная вода храбро боролась за главенство.
Давний компаньон появился удивительно скоро. Джерри со вздохом завернул кран, оборачиваясь.
— Пумы,— совсем по-собачьи встряхивая наполовину мокрой головой, с едва ли уместным для нормальных людей восхищением ответил он, потирая левую ключицу. К счастью, нормальных людей здесь не было. Да и вообще факт существования этих полумифических существ был под вопросом. Пожалуй, даже к счастью.— Не иначе, недостаток совокупления. Вот такие котяры,— он ностальгически изобразил руками нечто сравнимое с шириной дверного проема и очаровательно округлое.— Все живы,— предрекая вопрос, серьезно кивнул. А потом вздохнул, утрачивая прежнюю жизнерадостность, и прислонился к раковине.— Кроме того парня. Я не…
Джерри, резко заткнувшись, стащил опасно перекосившуюся куртку с кабинки, недобро зыркая в сторону двери. Дверь вскоре распахнулась, пропуская двоих на сей раз нездорово шустрых особей человека неразумного. Гыгыканье и намерения совокупиться явно прибавили оборотов. Впрочем, судя по попытке невзначай налететь на Эйба, претендуя на его недавнее убежище, они едва ли замечали хоть что-либо вокруг.
Не просто шелудивая псина, но еще и грешливая. Ура-ура. Однако же не сенсация. В выборе напарников по фамильным табличкам из черного оргстекла Абрахам Хоффманн (технически – последние двое) был немногим избирательнее проказливого дедули Лота – того самого, который решил когда-то, мол, для тихого, пусть и не совсем классического семейного счастья нет приятнее уголка общемирового оплота изобретательного полового блядства. Собственно, да, сам Абрахам Хоффманн (независимо от порядкового номера) тоже был не без греха, но, в отличие Роджера Майера, из стандартного набора «Услады для практикующего мастера» избиравшего то ли наращивание тыла посредством чревоугодия, то ли что-то такое со зверятами, на попытки изображения чего фантазия говорила «нет, тебе это точно не надо», Абрахам Хоффманн, муж, отец, однажды, если повезет, сенатор, отдавал предпочтение грехам несколько более социального характера. Обман, самообман и лицемерие, источником которого, увы, далеко не всегда была свойственная человеку его профессии профессиональная же деформация.
Что конкретно послужило катализатором их последнего с Крошкой Софией скандала, Абрахам Хоффманн, сколько бы ни пытался, так и не мог понять. Но примерно догадывался: эта губительная для женского организма нехватка душевного единения и тепла, то бишь именно тех качеств, ожидать яркого проявления которых от представителя вида, чьи предки – то ли в силу божественного происхождения, то ли по причине отсутствия в те времена устойчивого представления о морали – для репутации одинаково безболезненно днем могли направлять человечество по пути мира и света, ночью - потрахивать в темном углу жабу – было, минимум, странно. И София об этом знала. Знала, что он не человек, когда выходила за него замуж, и знала, что он никогда не сможет полюбить ее так, как в собственных мечтах заслуживала эта трогательная Грета Гарбо.
— Ничего не желаю слышать о том парне, — отрицательно мотнул головой Абрахам Хоффманн, еле уворачиваясь от прелестной парочки, судя по блеску в глазах, готовой незамедлительно предаться всем радостям непредумышленных сексуальных связей, а, если не проявят должной сознательности, в ближайшей перспективе – и абортации.
Точно утверждать нельзя, но, кажется, он завидовал Роджеру Майеру. Завидовал свободе, отсутствию обязательств и готовности в любой момент дня и ночи сорваться куда-нибудь в леса, чтобы – в самом целомудренном из вариантов – отринув штаны как пережиток загнивающей цивилизации, бегать наперегонки с представителями семейства кошачьих. В действительности, говоря о том, что Роджер Майер никогда не был женат, Хоффманн слегка лукавил. Был и вроде бы неоднократно, но - в любой ипостаси Роджер Майер прежде всего оставался Роджером Майером и очень жаль, что этот талант не входил в число максимально заразных.
— Эй, хреновы извращенцы! Дайте человеку пос… - бум-бум-бум – в общую дверь сортира крайне требовательно забарабанили.
Видимо, в пылу иссушающей мозг страсти кто-то из прелестной парочки слишком крепко наподдал двери и замок защелкнулся намертво.
— Если хочешь, можем убраться отсюда прямо сейчас. Говорю же – мне здесь не нравится, — довел до сведения Абрахам Хоффманн, приглашающее разводя руки по сторонам, потому что почти не сомневался – Роджер Майер помнил, как работала его волшебная телепортация.
— Нет, мать вашу! Слышите, вашу мать? Я это так не оставлю! Я вас дождусь и тогда! — угрожающе барабанил в дверь некто, подгоняемый рвущимися наружу известной природы массами.
— С другой стороны мы же не можем оставить здесь твою шляпу, — пожал плечами Абрахам Хоффманн, решительно вышагивая в направлении выхода и улыбаясь так, как, может быть, и не следовало:
— А ТЕПЕРЬ ТЫ ПОСЛУШАЙ, КАК ТЕБЯ ТАМ! СОРТИР – ВТОРАЯ ЦЕРКОВЬ! И ЕСЛИ НЕ ХОЧЕШЬ, МАТЬ ТВОЮ, ДОВОДИТЬ ДО… ГРЕХА, ВЕДИ СЕБЯ ВЕЖЛИВО, ПОНЯЛ? НЕ ПОНЯЛ? ТОГДА ЗАТКНИ ПАСТЬ И СРИ В КАРМАН! В этой жизни, — оборачиваясь к Роджеру Майеру гораздо спокойнее добавил Абрахам Хоффман. — Я не терплю две вещи: голословные обвинения и хамство. [icon]https://forumstatic.ru/files/0017/a7/f2/29103.png[/icon]
— Тогда готовься зажать уши,— буркнул Джерри, просовывая руки сразу в оба рукава и провожая взглядом парочку, пребывающую в собственном мире сахарных грез и невидимых гандонов. В иное в местной атмосфере верилось слабо.
Но тут в дверь забарабанило нечто, судя по всему, большое, крайне нетерпеливое и враждебно настроенное.
— Это о нас?— скорее озадачился, чем разозлился Джерри. Впрочем, зол он был и до того, в чем, вероятно, и состояла причина.— Да мы здесь единственные не-извращенцы! Дверь бы закрыли хоть!— рявкнул он на безнравственную молодежь, действительно не позаботившуюся о максимальной приватности действия. Очевидно, ни одна из уважающих себя сахарных грез — а то и ни одна вообще — никак не могла принять форму несущего свет морали Роджера «Джерри» Майера. А может, просто была менее интересна, чем невидимые гандоны, вот и осталась незамеченной.
А вот насчет шляпы Эйб был чертовски прав. Даже не желая ничего слышать о том парне.
— Не можем,— Джерри повел плечами, облекая черной кожей и их. На щедрое предложение прямо сейчас раствориться в воздухе и направиться в более приятное место он только мотнул головой и, угрожающе ее наклонив, двинулся к двери вместе с компаньоном, дабы выступить вторым номером в переговорах.— Что, заткнулся?! Осознал?! Заткнись, осознай и сделай шаг в сторону! МЫ ВЫХОДИМ!— предупредил он, отворачивая ранее завернутый кем-то замок и резко распахивая дверь. Открывалась она внутрь. Нечто по ту сторону, отреагировавшее исключительно потоком еще более оскорбительных и нечитаемых слов, моментально оказалось по эту, встречаясь со свежеотмытым и своевременно подставленным кулаком. Прямо промеж глаз.— Предупреждал же,— рыкнул Джерри, наблюдая очередного поплывшего за этот вечер и в этом случае любезно придавая ему ускорения хуком слева.— Кто же послушается доброго совета!— так хорошо сработавший немногим ранее ботинок с щедрого размаха встретился с брюхом нелюбителя ждать своей очереди, моментально свернувшегося очень несимпатичным рогаликом — ну либо очень даже правдоподобным подобием чего-то, симпатичного еще на порядок меньше. Судя по вони – очереди так и не дождавшегося.— Никто, блять! И никогда!
Несомненно, семьдесят лет в одиночной камере размером с чулан были лучшим периодом что в жизни Абеле Натаниони, что Абрахама Хоффманна. Потому что какого бы то ни было свойства социального взаимодействия не предусматривали.
— Да, блять! — коротко, но емко охарактеризовал происходящее Хоффманн, практически одновременно успевая нащупать во внутреннем кармане светло-коричневого пиджака пару смятых стодолларовых бумажек, и, бросая их на грудь корчащегося от боли засранца с мысленной установкой «тебя отделал здоровенный негр, потому что, когда отсасываешь – просто отсасывай, кусать не надо», со спины напрыгивая на второго засранца, куда более опасного и по всем признакам абсолютно спятившего.
— Джерри, твою мать! — прямо в ухо шелудивого пса выдохнул Хоффманн, синхронно проделывая, минимум, два с половиной движения: заводя правую руку под левое плечо Майера, локтем все той же правой с силой надавил чуть повыше выпирающего кадыка, левую ладонь - впечатал в затылок так, как если бы Роджер Майер был… пуменком, наделавшим в тапок, и никак не желал признавать за собой вины за сотворенное безобразие:
— Придушу нахрен! — предупредил Хоффманн, отмечая, что, несмотря на все усилия, пахло от Майера так же, как в принципе и всегда – кожей, потом и дикой непуганой собакой.
Сдается, чья-то недавняя пробежка по лесам оказалась явно не достаточно выматывающей. «Ну ничего, это мы сейчас исправим», — констатировал Хоффманн, сглотнул и вместе с Роджером Майером растворился во времени и пространстве.
Последнее, что он запомнил – тоненький писк девчонки-подростка, то ли испуганной сортирными чудесами, то ли напротив – обрадованной шансом наконец-то уединиться с дружком по-настоящему.
Официально чудес не бывает, а то, что так или иначе кажется чудесами в ста случаях из ста – бред обдолбанного наркомана.
Ни о чем из случившегося никто из присутствующих ничего внятного наверняка никогда не расскажет.
Погода стояла отвратная. С неба препротивно капало, под ногами – чавкало. Судя по окружающему пейзажу, большей частью представленному фантазийным переплетением пальм, лиан и папоротников, они очутились где-то посреди сумеречных болот Луизины.
— Сейчас я тебя отпущу, — по-прежнему слегка придушивая и перегибая на себя верхнюю половину Майера, предупредил Хоффманн:
— Только без глупостей, ладно?
Шляпу забыли. А, впрочем, все происходящее - и есть она самая.[icon]https://forumstatic.ru/files/0017/a7/f2/29103.png[/icon]
Теперь Джерри зарычал по-настоящему: низко, утробно, страшно, крайне зло и без малейшего сходства с человеческой речью. Разве что слегка придушенно. Но без сомнений истинно монструозно. Раздосадованный неудачами в попытках еще раз достать уже и не вспомнить в чем виноватого, но несомненно главного обидчика всех времен, он дернулся, пытаясь скинуть повисший на нем мешок горячего песка, и чуть не взвыл от досады, обнаруживая, что держится мешок удивительно цепко и до искр в глазах профессионально.
Мешанина звуков и запахов — за исключением безверблюдной Сахары — резко исчезла, искры в глазах сменились сумасшедшим переплетением стволов, стеблей и листьев. Монстр перестал рычать и замер, с наслаждением сопя прохладным, пропитанным дождем воздухом. Дышать полной грудью все еще мешал Эйб, но все равно нельзя было не оценить плюсы сложившейся ситуации. Джерри, в эти мгновения довольный абсолютно и всем, лыбился как самый счастливый сукин сын этого мира, запрокинув голову к кускам черного неба, проглядывающим сквозь кроны деревьев. Раскаленная кожа, только совсем ненадолго охлажденная слегка ржавой водой из крана, покрывалась благодатными мурашками.
— Умм,— подтвердил свое полное смирение и осознание своего поведения недавний монстр, по возможности бережно отцепляясь от штанины старого друга и партнера, мимолетно понадеявшись, что тот не чрезмерно обиделся на когти вполне себе человеческой руки, вонзившиеся в нее еще во время борьбы на том конце телепортационного канала. Штанина наверняка являлась произведением искусства лучших мастеров, начиная с гениального дизайнерского замысла и заканчивая гениальной же кройкой и шитьем. И это не говоря о том, что оба они почти по щиколотку увязли в грязи. Что поделать. Едва ли это была последняя штанина или последняя пара обуви в жизни Абрахама Хоффманна.
Роджер «Джерри» Майер, вписавшийся в историю одной распрекрасной фирмы наглый пес, судорожно вздохнул, почувствовав, как хватка на горле ослабевает, а чудные мгновения сменяются уже настоящим осознанием.
— Да, не стоило вваливаться в такое людное место. Да, слишком рано. Да, я безответственный долбоеб,— Джерри повернулся к старому другу и компаньону, отчаянно усмехаясь, и не то обезоруженно, не то обезоруживающе развел руки.— Что еще?
Не то чтобы он ожидал от Эйба проповеди о том, как должен выглядеть правильно организованный кутеж, и об отличиях этого недостижимого идеала от сегодняшнего позора. Но отчего-то хотелось подвести итоги.
— Я же просто жрать хотел,— припомнил Джерри, озадаченно чеша в затылке.
— Долбоеб? А-ага, — просачиваясь сквозь грязь на пару шагов подальше от Майера, скрестил руки на груди Хоффманн, сильно надеясь, что липкие, как воск, капли горячего луизианского дождя прямо сейчас смывают остатки с кого-то пьяной апатии, с кого-то – воинственно-звериного куража.
Правое бедро саднило, Хоффманн не обижался: оборотень есть оборотень, и у каждого свои способы выражения симпатии. Конечно, имея дело с такими, как Роджер Майер, даже по самым оптимистичным взглядам загадывать на будущее - нецелесообразно, и все-таки Абрахам Хоффманн почти готов был заложить на спор яхту, а у него, кажется, была яхта, что вряд ли когда-нибудь очутится на месте того полуубитого в сортире парня. Причин было две и, как полагается, одна – невменяемая, вторая – такая же. Во-первых, помимо таблички из оргстекла, их с Майером связывала местами неадекватная, но определенно взаимно не обременяющая, проверенная годами дружба; во-вторых, оба знали – стоит хоть раз где-то кому-то хоть в чем-то перегнуть палку и все – больше никаких случайно неслучайных встреч-совпадений локациями, без которых оба обратятся наихудшим из общих на двоих кошмаром – простыми, добропорядочными гражданами. Вроде того болтающего с собственным отражением сицилийца-недосенатора, с которым Абрахам Хоффманн не хотел, но вынужден был сожительствовать семь дней в неделю двадцать четыре часа.
Без странноватого друга, давно уяснил для себя Абрахам Хоффманн, жизнь превращается в ад, и какая удача, что их таких странноватых было целое трио – два черноперых Хоффманна и один шерстозадый Майер.
— Я говорил, что не терплю две вещи? — глядя исподлобья на шерстозадого Майера, закончил театральную паузу Хоффманн, недосенатор, выставляя вперед правую ладонь с тремя распрямленными пальцами и начиная их по очереди загибать:
— Я соврал, я не терплю три вещи: голословные обвинения, хамство и когда мне пытаются врать в глаза. Не-е-ет, Джерри, ты не долбоеб! Ты наглая, хитрая скотина, которая прекрасно знает, что в нашей, общей с тобой компании, как минимум, один адвокат – настоящий, и, в случае, если второй – который не настоящий, натворит что-то такое, категорически не вписывающееся в приемлемые обществом рамки, первый наверняка прикроет его наглый шерстяной зад. А для жратвы у меня два сценария: можем отправиться ко мне, можешь – побегать тут пару часиков кругами и попытаться завалить аллигатора. Как бы там ни было, — ухмыльнулся Хоффманн, прижимая к левой половине груди кулак. — Душой и сердцем, коллега, я всегда с вами.
От… странноватости происходящего хотелось смеяться, но он не имел права, потому что… потому что рассмеяться означало – признать, он, Абрахам Хоффманн, тоже не больно-то обременен разумом, а у него вообще-то – политика, карьера, семья.
Правда, далеко-далеко, даже не в соседнем штате. [icon]https://forumstatic.ru/files/0017/a7/f2/29103.png[/icon]
— Можно подумать, ты только и делаешь, что вытаскиваешь меня из проблем, а твоя идеальная пернатая задница всегда посещает исключительно те места, которые полагается и не порицается обществом,— фыркнул Роджер «Джерри» Майер. Впрочем, беззлобно. Сегодня эта версия была вполне верна. Он, конечно, тоже своевременно сработал буксиром немногим ранее, но с учетом успехов Хоффманна в гордом ковылянии, это могло быть не так необходимо. И, как бы там ни было, Эйб не проигнорировал ничего из сказанного, включая мечту о жратве.
Джерри со всей серьезностью выслушал предлагаемые варианты. Почему-то всего два.
— Аллигатора? Могу ошибаться, но на вкус он наверняка как подошва. Причем зубастая похлеще недотраханных пум. Погнали ко мне,— он ненадолго задумался, а потом снова заулыбался. В соответствии с недавней характеристикой, очень хитро. И предвкушающе.— В Баварию. Ценю готовность разориться еще больше, но вряд ли твои запасы рассчитаны на голодного волка. Что по количеству, что по сытности.
Желудок, давно разобравшийся с жалкой горстью картона, напомнил о себе робким урчанием. Джерри медлил, снова призадумавшись. Постукивание капель по черепу уже слегка досаждало.
— Теперь можешь зажать уши,— предупредил он.— Насчет пум, чтоб их, снова. Короче говоря, при нашей случайной встрече они драли того парня. Которого шляпа, которую мы забыли. Я разогнал их, а потом удрал сам, потому что... не повезло ему. А так может и выживет. В итоге,— Джерри повертел рукой в воздухе, предлагая Эйбу при желании снова заняться подсчетом на пальцах, в этот раз — стадий долбоебизма.— Я вмешался в человечий порядок вещей. Он видел, как я вмешиваюсь. И, возможно, все-таки подох. И эти пумы — они были какие-то странные.
— О-о-о-о, — застонал Хоффманн, вместо подсчета чего бы то ни было, растирая переносицу двумя пальцами:
— Позволь уточнить, правильно ли я понимаю: ты обратился на глазах какого-то смертного, чтобы спасти его от странных пум, но не спас, зато прихватил с собой шляпу? Как будто самого факта обращения на глазах непосвященного мало и ты решил помочь суду, обеспечив вещественное доказательство? О-о-о… Великолепно! Браво, Джерри, браво! — удрученно замотал головой туда-сюда Абрахам Хоффманн, начиная надеяться, что все происходящее – пьяная галлюцинация, одна из тех, в которых фантазии и факты переплетаются так плотно и так тесно, что на утро уже категорически непонятно, что из воспоминаний – бред, а что – необратимая и неизменимая правда.
— Знаешь, да, Джерри, рядом с тобой я – агнец. Не в том плане, что высоко ценю личную жертвенность, а в том, что баран… Баран, готовый по собственной инициативе помочь тебе разобраться с этой… затруднительной ситуацией, — хлюпая по грязи, сообщил Хоффманн, на сей раз – просачиваясь на пару шагов к Майеру.
— Где и когда это было? Возможно, не все потеряно. Возможно, нам удастся отыскать того парня, конечно, при условии, что ты сообщишь мне точные координаты.
«Да нет, глупость же, глупость!», — в кои-то веки высказало дельную мысль подсознание.
— Или можем ничего не делать, понадеявшись, что ты хотя бы не оставил тому парню на правах компенсации за шляпу собственные водительские права, — осуждающе поджал губы Хоффманн, чувствуя, как в левый ботинок заползло что-то весьма неприятное. — Бавария! Вот скажи, ты всерьез думаешь, что любую проблему можно решить вяленой олениной или колбасой из кабана? А, впрочем, вероятно, ты прав. Вероятно, что и можно. Только ответь, пожалуйста, насколько странными были те пумы и чем ты сам обдолбался? Нет, я не осуждаю. Сдается мне, я хочу попробовать то же самое. [icon]https://forumstatic.ru/files/0017/a7/f2/29103.png[/icon]
Капли стучали по черепу все настойчивее. Похоже, закурить здесь и сейчас было не лучшей идеей. Джерри, борясь с искушением, раздраженно засунул руки в карманы куртки и исподлобья уставился на страдающе-осуждающего Эйба. «Похмелье»,— решил наглый пес, не прерывая его.
Их дружбе было действительно немало лет. И когда-то давным-давно сложился порядок встревать в неприятности совместно. Возможное сопротивление стороны, влипшей изначально первой и единственной, традиционно игнорировалось, поскольку вторая не нуждалась в разрешении на присоединение. Собственно, это было простой и разумной экономией времени — сразу рассказывать друг другу, в чем дело, чтобы координировать грядущее командное безобразие, которое в любом случае предстоит.
— Иди на хрен, пернатый,— с почти неожиданной для себя теплотой буркнул Джерри.— Я рассказал, потому что башка лопается, а не потому, что меня необходимо спасать. Херово соображаю, когда жрать хочу.
Роджер Майер не мог творчески не доработать такую банальность, как «ты не обязан, бла-бла-бла, спасибо». Раз уж возникла непреодолимая тяга нечто такое высказать, несмотря на традиции.
Собираться с мыслями действительно давалось с трудом — желудок напоминал о себе уже более требовательно. Джерри медленно взъерошил волосы на затылке и вздохнул.
— Ну хорошо. Не обещаю, что по порядку, но: то, чем я обдолбался, на пернатых — может и обидно, но факт — не работает; колбаса редко что может решить, но делает лучше любую или почти любую ситуацию; я не оборачивался у него на глазах, но здоровенный волк, раскидывающий пум от потенциальной добычи, чтобы потом не сожрать категорически никого, тоже выглядит слегка странно; шляпа запуталась, и я не стал перекидываться у него на глазах обратно, чтобы от нее избавиться. Когда перекинулся без свидетелей — да, надо было ее где-нибудь там же и закопать или сжечь. Не спрашивай,— Джерри сделал паузу и зажмурился.— Широту и долготу по Гринвичу не назову, но от Медвежьей горы наверняка смогу найти то самое место. Тому парню действительно не повезло, даже если он как-то уполз. А эти пумы… Во-первых, их за каким-то чертом было четыре, и все разноцветные. Во-вторых, я не уверен, но они вроде бы как не сожрать его пытались, а… ну, вскрыть. Только живьем. А, и в-третьих, они странно пахли,— он открыл глаза, снова хмуро глядя на друга и партнера.— И вот теперь я абсолютно поровну с тобой знаю о том, что это все значит. То есть нихренища. Хотя идеи могут быть. Есть идеи?
«Есть идеи?», — спросил Майер. Вообще-то да, идеи были – например, по планам к этому часу Абрахам Хоффманн III должен был упиться до синюшных чертей в глазах и сладко похрапывать в объятиях какой-нибудь симпатичной, не обремененной излишней социальной ответственностью дамы.
Но что-то явно пошло не так и, кажется, останавливаться на достигнутом это «не так» не собиралось.
— Стало понятнее, — признался Хоффманн, сперва убирая обе руки за спину, однако, быстро сообразив, насколько нелепо такая поза выглядит, когда ты – в окровавленных штанах и чуть ли не по самую задницу утопаешь в болотах Луизины, сцепляя пальцы в замок где-то пониже талии:
— Разноцветные, странно пахнущие пумы, которые пытаются вскрыть заживо, надо полагать, ни в чем не повинного любителя шляп, и все это неподалеку от излюбленных маршрутов для кемпинга? Звучит бредово… на наше счастье я живу в этом мире достаточно долго, чтобы давно перестать удивляться, — многозначительно выгнул брови Абрахам Хоффманн, позволяя Майеру насладиться очередной точно выверенной театральной паузой:
— Слышал когда-нибудь об индейских шаманах? Такие – с косичками и перьями в волосах? Наверняка слышал. И наверняка слышал, что согласно одной из теорий происхождения таких, как ты, Джерри, первыми шерстозадыми были именно шаманы-териантропы, научившиеся перекидываться во всякое повышенно клыкастое, а некоторые – и разучившиеся перекидываться обратно? Во всяком случае по желанию. Я к чему веду? Вполне может быть, ты разогнал не пум, ты разогнал магов-перевертышей и… знаешь, сомневаюсь, что у них была при себе лицензия на разделывание кемпенгующих любителей шляп…
Не то чтобы Хоффманна так и тянуло разогнать шайку воинственных анимагов, но раз Джерри упомянул об этих проклятых пумах, значит в чем-то и как-то это для него важно, и, во-вторых, вряд ли ему самому, Хоффманну, суждено сегодня очутиться в объятиях хоть сколько-нибудь социально безответственно дамы, а значит – нет ничего дурного в том, чтобы разыграть из себя ревностного блюстителя порядка.
— Пойдем проверим? — расставляя руки по сторонам, приглашающе улыбнулся Хоффманн, в глубине души надеясь – все, что они обнаружат у подножия Медвежьей горы – горсту полупереваренных кошачьим организмом останков. [icon]https://forumstatic.ru/files/0017/a7/f2/29103.png[/icon]
Насколько Джерри мог судить, жизнь Абрахама Хоффманна не была скучной. Не исключено, что как раз из-за проявляемого последним живого интереса к подобным историям. Похоже, скучной жизни он не особо и хотел.
— Не так чтобы прямо неподалеку,— почти виновато оскалившись, уточнил Джерри.— В этот раз я планировал добропорядочно помотаться по безлюдью. А вот тот парень забрел хрен знает куда. Хотя кто знает, в какой последовательности он и пумы там оказались.
Сделать петлю из-за запаха крови выглядело все более плохой идеей. Хотя это и было не совсем сознательным и продуманным решением. «Блять!— снова быстро зажмурился Роджер Майер.— Да чтоб тебя!» Мысленный поиск синонимов к посылу на хрен голода, за каким-то чертом иногда дающего о себе знать до сих пор, прервался дальнейшими рассуждениями Эйба.
— Конечно, слышал,— многозначительно кивнул Джерри.— И о тех, и о других. Так мы с тобой прямо сегодня можем взять и подтвердить одну из теорий о происхождении клыкастых шерстозадов? Вроде бы такие шансы выпадают раз в жизни. Пополним список наших сомнительных командных вкладов и оставим след еще и в науке? Этот день кажется уже менее бездарным.
«Колбаса подождет»,— с сожалением, несмотря на проявленный энтузиазм, решил наглый пес, стараясь как можно живее вызвать в памяти нужную локацию, подходя к другу и партнеру и обхватывая дружески-партнерскую руку. По его прикидкам, им стоило материализоваться где-нибудь по центру западного склона.
Хороший повод выбросить из головы отвратительно яркую картину того, как разноцветные пумы лакомятся вскрытыми скаутами в ближайшем лагере. Хотя бы на время.
Прошлогодние листья вперемешку со свежей травой вынырнули снизу, надежно подпирая ноги и приятно контрастируя с недавней хлюпающей действительностью. Джерри судорожно втянул носом воздух, оглядываясь. Вокруг было уже немного светлее.
— Ага,— кивнул он, переступая все еще скользкими и потяжелевшими от грязи ботинками. Вдохнул еще раз и решительно углубился в лес.— Определенно. Тут я был.
Пройти предстояло километра полтора.
— Того парня там уже нет,— хмурясь, сообщил Джерри спустя где-то две трети пути.— И ведуны-блядуны вряд ли возвращались,— он резко остановился, потряс головой и снова пошел, ускоряясь.
В чащобе, уже точно не имеющей отношения к туристическим маршрутам, обнаружилось искомое логово зла. Или по крайней мере его временная стоянка.
— Хреновы ублюдки,— шепотом высказался Джерри, из-за куста созерцая шалаш, покрытый кусками темной и светлой кожи со слабо выраженным волосяным покровом. Зато вход был занавешен толстыми косами.— Подожди,— он резко выпрямился, вставая во весь рост.— Их, блять, что, здесь нет?— он снова тряхнул головой, озадаченно шмыгая носом и облизывая почему-то вдруг окровавленные губы. И как-то еще более неожиданно осознавая себя позорно валяющимся, видимо, на каких-то выступающих корнях.— Что? Ка… кого?— Джерри дернулся, мертвой хваткой вцепляясь в корень, почему-то обтянутый тканью. Стремительно покрываясь шерстью и намереваясь отчаянно взвыть.
Со стороны шалаша послышался шорох, роскошные косы качнулись. Из темноты по другую сторону поляны показалось несколько пар светящихся глаз.
Как ни парадоксально, перспектива пополнить собой ряды образцов для подражания героев в белых халатах (не тех, чья униформа предполагала ношение бэйджа «Стив, дружелюбный медбрат», но тех, для которых нет по утрам запаха слаще свеже обогащенного урана) Хоффманну действительно нравилась. И он бы наверняка подался в пионеры-естествоиспытатели, кабы не два факта: во-первых, все самое интересное — водородную бомбу, Феррари и, например, латекс — человеческая цивилизация давно изобрела без чьего бы то ни было постороннего вмешательства; во-вторых, Абрахам Хоффманн не был уверен, что прямо так уж мечтает однажды обнаружить себя не более чем иллюстрацией в учебнике для старшеклассников, связанной в одну панораму линией, удивительно похожей на фаллос, с портретами таких же гениальных первооткрывателей вроде Альберта Эйнштейна и Макса Карла Эрнста Людвига Планка. В остальном же против внесения научного вклада в любую отрасль по желанию Хоффманн не возражал, и к предложению Роджера Майера, вероятно, отнесся бы почти с энтузиазмом, не веди себя Роджер Майер чересчур странно даже для самого себя. В смысле – для парня, из чьего зада, минимум, раз в месяц вырастала обладающая чуть ли не самосознанием шерстистая система навигации и начинала вилять самим парнем.
Краткого тактильного контакта оказалось достаточно, чтобы мысли Роджера Майера на долю секунды поглотили и затопили сознание. Впрочем, по всем параметрам лидировала колбаса. Колбаса и что-то такое, от чего шерсть на загривке встала дыбом у самого Хоффманна.
Нет, он был уверен или, по крайней мере, очень надеялся – никакая Медвежья гора не входила в план маршрута его милой малютки Анны и этих чертовых, не желающих сидеть дома герлскаутов.
— Мххх, — выдохнул Хоффманн, когда чья-то челюсть с такой силой вгрызлась в мышцы лодыжки, что в глазах потемнело и Земля, сдается, перестала вращаться.
Хотя, надо отдать должное, окружающая действительность тоже не радовала. Мало того, что шатер «ведунов-блядунов», или кем они там считали себя по внутренней классификации, явно был сшит не из мягких лоскутков, срезанных с жопы ламы, так еще и эти глаза…
Да, по всем признакам судьба в очередной раз решила доказать Хоффманну, что нет – он не баловень, и эти три здоровенных представителя семейства кошачьих – рассмотреть чудищ детально, увы, не позволяла почти кромешная темнота – определенно не вписывались в понятие кем-то переваренных останков.
— Лучше не дергайся, — спокойно предупредил Абрахам Хоффманн, несомненно, весьма болезненно всеми пятью пальцами впиваясь в покрытый шерстью загривок Майера, выпуская крылья и мгновенно взмывая ввысь над поляной.
Посудить здраво, куда бы он не телепортировал Майера – прямо так сразу лучше ему не станет, и, как бы печально не было признавать это, отцом он, Абрахам Хоффманн III, все-таки был ужасным, а потому Медвежья гора вполне могла оказаться именно тем самым местом, куда и направилась его милая малютка Анна.
Маловероятно, конечно, но маловероятно - к сожалению, отличный от нуля параметр.
Глухой, гортанный рык дал понять, что эффектное авиа-шоу пумам не совсем понравилось. [icon]https://forumstatic.ru/files/0017/a7/f2/29103.png[/icon]
Ломать вполне себе живую и пульсирующую ногу, непонятно как притворившуюся корнем не ранее чем минуту назад, почему-то резко перехотелось. Джерри разжал зубы, тихо ворча и все еще ощущая заливающуюся в пасть собственную кровь. Пальцы, впивающиеся в загривок, немного отрезвляли, поддерживали миссию добротные псевдоармейские ботинки, болезненно сжавшие меняющиеся ступни. Застрявший посреди трансформации и все еще крайне злой на все и всех Роджер Майер обнаружил себя летящим по воздуху, обхватывая ногу друга и партнера руколапами теперь не в попытке поймать-арестовать, но только в надежде отсрочить расставание с собственной шкурой, неумолимо натянувшейся к загривку. Хотя кто знает, если получалось и то, и другое.
А вот пумы таким развитием событий оказались крайне раздосадованы. И до сих пор до обидного сообразительны и скоординированы. Появление крыльев явно было воспринято как опасность и моментально изменило стратегию стаи то ли странных пум, то ли еще более странных ведунов-блядунов. Одна из пум мощно напружинилась, и вот на ноге уже Роджера Майера сомкнулись челюсти, таща вниз летучее объединение. Недоволк-недочеловек моментально извернулся, умудряясь пнуть наглое кошачье свободной ногой по уху, впрочем, тут же и вторая конечность оказалась в живом капкане подоспевшего кошачьего подельника. Еще одна тварь повисла на свежепрорезавшемся хвосте, прошивая болью каждый позвонок. Джерри почти по-человечески мучительно взвыл, отпуская Эйба и безуспешно пытаясь достать обидчиков уже передними лапами – до сих пор в натянутых до предела перчатках без пальцев, но зато с когтями, не ограниченными в росте никакими ботинками.
Вы здесь » stasis: the world is yours » Завершенные эпизоды » mama told me not to come
