— Бон аппетитто! — буркнул сонный шеф-повар, первую тарелку – бережно, словно бы не яичницу, а дар божий, опуская на стол перед пышущим европеоидностью герром Родериком, второй – тыча под нос Хоффманна с таким видом уязвленной национальной гордости, будто бы только и поджидал возможности обвинить того в недостаточной европеоидности и с позором выпинать вон как расово недостойного подцепить в этом дивном храме скоростной гастрономии ботулизм или – при более плотном знакомстве с храмовниками – хламидиоз.
— Mille grazie e rigrazie! — негромко хлопая ладонями по столешнице цвета отборной европеоидности, то есть в лучах восходящего солнца – бледновато розовой, воодушевленно отблагодарил Хоффманн, впиваясь в шеф-повара, впрочем, не такого уже и сонного, взглядом, в глубине которого, как муха на дне кувшина со свежесваренным кофе, затаились тысячи лет истории, и пятьсот из них были частью его собственной:
— Позвольте уточнить, вы здесь один работаете?
— А? А тебе-то что? — насупился шеф-повар, вытирая о фартук в разводах горчичного соуса пальцы, настолько толстые и колбасоподобные, что, казалось, самой природой были созданы в качестве наглядного пособия по изготовлению баварских копченостей идеальных размера и форм.
— Ну, вы же понимаете, маэстро… э-э-э… Билли Б. Лэнгсворт, — скользнув по именной вышивке на рубашке шеф-повара, белозубо ухмыльнулся Хоффманн, разрезая вилкой один из сопровождающих яичницу тостов, — поскольку в кулинарии вы – натуральный художник, традиции моего народа велят мне в знак уважения к хозяевам гостеприимного дома ущипнуть кого-то за попку и присунуть пару-другую долларов в чей-то ажурный чулок.
— Шт… Ах, ты су... — открыл было рот Билли Б. Лэнгсворт, в средней и старшей школе, вероятно, известный по прозвищу «Билли Бизонобой», но, очевидно, вовремя припоминая какие-то из правил торговли, не позволяющие с самого утра бить клиентов мордой об стол, сдулся на полуслове и, цыкнув сквозь зубы, хмурым айсбергом удалился за стойку наслаждаться чудным пением Аннет Хэншоу с ее «I Want A Good Man», доносимом радиоволнами.
— Ну что ж, стадию культурного обмена считаю успешно преодоленной, — подцепляя вилкой и размазывая по тостам студенистый яичный желток, заключил Хоффманн, свободной рукой отодвигая от себя пакет с сэндвичем, снимая с головы шляпу, чтобы опустить рядом с собой на стол; и с легкой печалью глядя на герра Родерика:
— Джерри, чес-слово, успокойся. Ничего шить не нужно. Дурацкая царапина меня не убьет, могла бы – я бы уже помер, — авторитетно заключил Абрахам Хоффманн, с неудовольствием отмечая, что почему-то опять не голоден, хотя по всем признакам – должен быть.
— А вот прогуляться к тебе в гости – идея хорошая. Надеюсь, вещей у тебя немного? Потому что если много, половину все равно придется бросить. М-м-м… сдается мне, все-таки вчерашними приключениями эта твоя история не закончится… А вообще, Джерри, вообще-то… за едой – никаких вопросов по работе! — взмахнул вилкой Абрахам Хоффманн-младший, все острее понимая, что хороший солнечный день вряд ли готовит им что-то по-настоящему хорошее.
И дело даже не в расисте шеф-поваре. Дело в законе. В том самом, который про подлость, и который сильно не любит чрезмерных везунчиков по обе его стороны.
До сих пор им с герром Родериком несказанно, вопиюще везло.
[icon]https://forumstatic.ru/files/001a/dd/0c/87253.png[/icon]

— Не жру и нет, — подтверждая одно и строго-настрого запрещая все остальное, лаконично донес Хоффманн, целясь вилкой с соплящимся на ней желтком в невидимую точку между бровей герра Родерика, теперь похожего не столько на мешок породистого картофеля, сколько - на унюхавшую прежирнющего кабана гончую:
— Успокоишься ты прямо сейчас без пари, компромиссов, шитья и кройки, — опуская вилку обратно на тарелку с остывающей яичницей и в тон ей такими же бледными тостами, счел логичным продолжить Абрахам Хоффманн, глядя на Майера исподлобья:
— Во-первых, потому что наш любезный Билли Б. Лэнгсворт не сделал нам ничего дурного и, если присмотреться, я действительно не очень-то вписываюсь в портрет типичного Джонни-Боба. Во-вторых, у тебя, Джерри, и так есть… незавершенные дела с Законом, ввиду чего… м-м-м… для поддержания безмерно подходящего тебе образа юного бунтующего правдоборца рекомендую ограничиться только теорией, в смысле – нагло лыбиться, по необходимости – шутить шуточки ниже пояса и ни в коем случае не сворачивать людям бошки, — на грани слышимости добавил Хоффманн, в любой из стран мира всегда бывший и навсегда останущийся чужаком.
— Так что кушай и будем надеяться, что до нас в твоих хоромах не побывал кто-то другой, — для разряжения обстановки мельком улыбнулся Хоффманн, через силу запихивая в себя кусок размякшего тоста и без всякого удовольствия прожевывая.
— У вас там все нормально? — неожиданно подал голос Билли Бизонобой, внимательно наблюдая за посетителями из убежища за барной стойкой.
— Да, все отлично! — торопливо ответил Хоффманн. — И, если не трудно, можно еще пару бургеров и кофе с собой?
— Деньги оставите под солонкой, — процедил сквозь стиснутые зубы Билли Бизонобой, чтобы в следующее мгновение, расправив плечи и выпрямив спину, грациозно, как кашалот перед кашалотихой, провернуться всем телом и скрыться в подсобке.
— Кстати, Джерри! Вот тебе первый урок относительно безболезненного взаимодействия с обществом: не провоцируй идиотов. Спровоцированный идиот, чес-слово, останется идиотом, тогда как благие помыслы наказуемы вплоть до пожизненного лишения свободы. М-м-м… а ты далеко живешь?
[icon]https://forumstatic.ru/files/001a/dd/0c/87253.png[/icon]

— Не напоминать твоего отца? О, прошу прощения, Джерри! Не моя вина, что люди… средней возрастной категории все чем-то неуловимо друг на друга похожи, — слегка нервозно дернул плечами Абрахам Хоффманн, отчего зажатая в правой руке вилка со смоченным в яичном желтке ломтиком тоста лязгнула о тарелочный борт с негодующим и очень пронзительным «дзон!».
Образ старшего герра Родерика Хоффманн, если и видел в ходе одного из молниеносных, как ограбление поезда, налетов на воспоминания младшего герра Родерика, то вниманием не удостоил, и сравнить себя с ним не мог. Правда, судя по изменившимся выражению лица и голосу нынешнего герра Родерика, горевать по этому поводу, пожалуй, не стоило.
Не в пример многим, Хоффманну повезло – без ложной скромности, его отец был лучшим изобретением природы со времен H₂O, а воспоминания о нем Абрахам Хоффманн хранил настолько сентиментально бережно, словно бы те были выплавлены из золота. Так заядлый коллекционер хранит единственную копию с нежно обожаемым в молодости шедевром синематографа, пересмотреть который, впрочем, не может то ли потому, что пленка испорчена, то ли потому, что пересмотреть – означает напрочь лишить себя теплой ностальгии по прошлому.
Помнится, пересмотрев в прошлом году безмерно восхитившего его в год премьеры «Кинг Конга», Эйб долго потом отплевывался, силясь понять и все без толку, чем эта вампука про гориллообразного монстра еще недавно будила в сердце такую лавину восторга.
Вот и Натаниэль Аптекарь наверняка был самым обыкновенным человеком среднего возраста, просто, чтобы постичь это, уже самому Хоффманну чуть-чуть не хватило с отцом продолжительности знакомства.
— Джерри, ты имеешь полное право ненавидеть кого угодно, — пережевывая очередной кусок тоста, философски изрек Абрахам Хоффманн и не менее философски продолжил:
— Однако, как сказал бы мой отец: ненависть тебя не накормит, ненависть тебя не напоит, не утешит в скорби и не предложит кров. Единственное, что по силам ненависти – рано или поздно сделать тебя тем, кто этой самой ненависти достоин, — заключил Хоффманн, промокая бумажной салфеткой рот, возвращая шляпу на голову, бежевый плащ, до того аккуратно сложенный на сиденье рядом, - на левый согнутый локоть, и, не забывая придавить деньги солонкой, наконец-то выбрался в густо залитый солнцем из панорамных окон проход между столов.
— Ваш заказ готов, — возвращаясь из подсобки, напомнил о себе шеф-повар, опуская на стойку бумажный пакет и прозрачный кофейник с очень горячим и черным кофе.
— Ага, — разглядывая кофейник, задумчиво закусил нижнюю губу Хоффманн. — Джерри, у тебя случайно фляжечки не найдется? И у меня не найдется. Ладно, тогда обойдемся без кофе. Спасибо за гостеприимство, мистер Лэнгсворт! Буду рад увидеться с вами еще!
— Угу, — буркнул Билли «Бизонобой» Лэнгсворт и зачем-то унес кофейник обратно в подсобку.
«Уж не помочился ли он туда», — мельком подумал Хоффманн.

— Ну что? Попробуем поймать такси или прогуляемся пешком? — из всех предложений Майера одобряя только то, которое про поход в гости, морщась на солнце, уточнил Хоффманн, раз или два охнув перед тем, как набросить на плечи плащ, попахивающий костром.
— Мне теперь самому страшно интересно, каковы шансы, что тебя – а, следовательно, и меня – оставили или хотя бы планируют оставить в покое. Ничтожно малы или даже из области словоохотливых единорогов? М-м-м… последних не существует, если что.
[icon]https://forumstatic.ru/files/001a/dd/0c/87253.png[/icon]

— Тебе, Джерри, не помешала бы парочка уроков по управлению гневом, — авторитетно заявил сын иудея с полным доброты сердцем, который, впрочем, от папеньки не унаследовал ничего, за исключением некоторых деталей во внешности:
— С другой стороны, а кому из нас – нет? — риторически дополнил Хоффманн, вышаривая в карманах на предмет чего-нибудь интересного – например, денег взамен тех, что пожертвовал в кассу Билли Б. Лэнгсворта.
— Герр Родерик, а вам никогда не предлагали попробовать себя в юридической сфере? — обнаруживая в карманах полное отсутствие хоть купюр, хоть мелочи, коротко усмехнулся Эйб, раздумывая, уж не попросить ли ему сигарету. Ради возможности стереть послевкусие от стряпни Билли Б. Лэнгсворта он бы не отказался зажевать даже кусок мела.
— Ты задаешь чертовски много вопросов, причем некоторые из них на удивление верные. Из тебя мог бы получиться отменный служитель правоохранительной системы. Теперь – ближе к делу. Помимо поиска новых открытий и волнительных впечатлений, мы так торопимся к тебе в гости за тем, чтобы ты собрал вещи и, пока не закончится действие судебного запрета на передвижения по стране, смог бы осесть в каком-нибудь тихом, непримечательном месте под моим ненавязчивым, но очень бдительным наблюдением, — многозначительно выгнул брови Эйб, всем видом показывая, насколько он предан своей профессии.
— По этой причине мы потом заглянем ко мне в отель. Да, Джерри, ближайшие дни нам суждено провести вместе. Я не хочу, чтобы ты сбежал, и хотя Закон – та еще вертихвостка и стерва, иногда он действительно действует. А иногда – нет. Какой из вариантов наш, думаю, скоро проверим. И прошу, Джерри, не называй глупыми людей, которые жили и умерли за сотни лет до твоего рождения. Соглашусь, мой отец был тем еще… романтиком и его советы сегодня звучат… м-м-м… совсем не современно, однако же вся сложность мудрых советов в том, что многие их слышат, и никто им не следует. Так о чем ты хотел поговорить? Полагаю, для личной беседы сейчас вполне подходящее время. Один вопрос – у тебя там не Кэмел? [icon]https://forumstatic.ru/files/001a/dd/0c/87253.png[/icon]

— Хочу, — утвердительно кивнул Хоффманн, вынимая из пачки предложенную сигарету и, якобы в попытке защититься от несуществующих порывов зюйд-оста или, быть может, норд-веста, оборачиваясь лицом к ближайшей – как и все здесь – красно-кирпичной стене.
Ни спичек, ни зажигалки при нем не было, да и зачем, когда ты сам – существо настолько искрометное и редкое, что за каждым изучением себя первозданного в зеркале не мог сдержать изумления, а зачастую – и смеха. Все-таки сходство Абеле, сына аптекаря, с героями всех когда-либо созданных фантазией византийских умельцев здоровенных фресок и маленьких фресочек было почти портретным, пусть и с некоторыми художественными допущениями. Во-первых, даже в подростковом возрасте размах крыльев Абеле, сына аптекаря, выходил далеко за пределы жалких полутора метров, во-вторых, выражение на его таком же византийски смуглом лице никогда не принимало этого вот свойственного без исключения всем героям византийских фресок тяжелой формы одухотворения, на взгляд самого Абеле, сына аптекаря, свидетельствующего не столько о пребывании в конечной фазе слияния с непостижимо божественным, сколько – о патологической непроходимости кишечника.
Вдобавок разжигать сигарету по щелчку пальцев герои византийских фресок наверняка не умели. Может быть, потому, что об их существовании в природе нет и не было никаких достоверных сведений, может, потому что между ними и поставленной на конвейер коммерциализацией вредных привычек пролегала пропасть в плюс-минус тысячелетие.
Честерфилд оказался достаточно крепким, впрочем, не в той мере, чтобы сбить дыхание прямого потомка обитателей небесных сфер.
Карсон-сити просыпался медленно и, как всякий городок с относительно небольшим населением, делал это демонстративно нехотя, первыми в мир выпуская из переулков и чужих постелей служительниц древнейшей профессии, а также – молочников, почтальонов и хорошенько покутивших за ночную смену господ полицейских. В маленьких городах, подобно этому, существу с размахом крыльев и эго Абеле, сына аптекаря, во все времена было мучительно тесно.
— Я бы не торопился с выводами, мистер Майер, — в пару затяжек приканчивая сигарету и не спеша на встречу волнительным впечатлениям, по традиции одарил собеседника мудрым советом Абеле Натаниони, в юные годы известный как Абеле, сын аптекаря:
— Любовь к юриспруденции – такое явление, которое практически никогда не возникает на пустом месте. Сам-то я тоже не планировал связать свою жизнь с отбеливанием чьих-то замаранных задниц в суде, а вот же ж – некоторые события и некоторые встречи заставили меня самым радикальным образом пересмотреть взгляды на наиболее полно отвечающую мои возможностям и моим потребностям нишу  в… м-м-м… общественной иерархии и социальной экосистеме. Считай это авансом в наши формирующиеся товарищеские отношения… в общем, я ведь был на твоем месте. А потом – еще семьдесят в таком, о каких не принято вспоминать даже в очень натуралистичных европейских легендах. Правда, пребывание в интересном месте практически никак не сказалось на моем дальнейшем выборе адвокатской карьеры, а сказался на нем человек. Не поверишь – еврей! Но эта история достойна пары бутылок портвейна, местных деликатесов и, предполагаю, уютно потрескивающих в камине, а не как в прошлый раз – поперек хребта – бревнышек и всяких поленьев, — усмехнулся Авраам Хоффманн-младший, хотя от воспоминаний о домике некого егеря становилось весьма неуютно и весьма-весьма – не по себе.
— Эй, мальчики! Не желаете приятно начать этот день? — выныривая из подворотни, хрипловато поинтересовалось нечто, явно в лучшие годы претендовавшее на звание рыжей бестии.
— М-м-м? — вежливо улыбнувшись даме, перевел взгляд на Майера сын эталонной добропорядочности иудея и, не дождавшись инструкций, ответил:
— Простите, леди! К сожалению, в это утро нам не по дороге! Но не исключаю, что наши пути могут пересечься вечером!
— Pezzo di merda! — очаровательно улыбаясь, процедила сквозь зубы рыжая бестия с каким-то то ли польским, то ли похожим акцентом.
Хоффманн на сей раз не ответил, вместо этого коротко отсалютовал шляпой и обернулся к Джерри:
— Давайте, мистер Майер, прокладывайте курс к волнительным впечатлениям! А то… я могу поддаться очарованию этой леди и в очередной раз пересмотреть свою нишу в экосистеме, — белозубо осклабился Эйб, подбрасывая окурок и с легким дымком заставляя тот без следа раствориться в воздухе.
[icon]https://forumstatic.ru/files/001a/dd/0c/87253.png[/icon]

— Эта милейшая леди, — провожая рыжеватую бестию взглядом, который мог бы воспламенять церкви, продолжил белозубо скалиться Абеле, сын аптекаря:
— Назвала меня отработанной частью чьей бы то ни было жизнедеятельности. Ну, не самое худшее оскорбление и, как ты, должно быть, заметил, для полноты веса ему чуть-чуть не хватило экспрессии. Итальянский язык – это же песня! Даже и в особенности – когда каждый куплет о говне. А лет мне, Джерри, — машинально начал, но быстро передумал загибать пальцы Абеле, сын аптекаря. — М-м-м… дай подумать. Так, без малого век в срамном месте мы учитываем или не учитываем? Если учитываем… м-м-м… пятьсот. Десять. Да, пятьсот десять. Или пятьсот одиннадцать. В общем, где-то в этих пределах. Знаю-Знаю! — вскидывая руки в жесте, означающем поражение, зачастил Абеле, сын аптекаря:
— Выгляжу я старше… ну-с, так и жизнь у меня была… тем еще приключением. И-и-и-и… не каждому повезло с наследственностью.
В разговорах о собственной перенасыщенной всем на свете биографии длиной в половину тысячелетия Абрахам Хоффманн-младший всегда старался шутить побольше, а вот правды выдавать – поменьше. Или выдавать ее в таком виде, чтобы ни у кого не возникало сомнения – пиздит этот сер, как дышит, и раскрытия тайн вселенной, вроде бы должных поднакопиться в его чемоданчике прожитых лет, вероятно, ожидать от него не следует. Прилепиться к портрету жизнелюбиво общительного адвоката еврея, о семидесяти годах в тюрьме рассказывающего с таким выражением, будто бы тюрьма и партейка в блэкджек – совершенно очевидно одного поля явления, было его лучшим изобретением за последние полвека.
Настоящий Абеле Натаниони жизнелюбиво общительным не был и, в целом, выглядел человеком, с которым прогулка по узеньким улочкам, пусть бы и залитым солнечным светом, абсолютно точно – путешествие в один конец.
— Хороший песик, — жизнерадостно утвердил Абрахам Хоффманн-младший, глядя на собаку, профессионально исследующую мусорную кучу во внутреннем дворе, хотя весьма не кстати вылезшее из чемоданчика прожитых лет одно из его, Хоффманна, предыдущих воплощений – егерь по имени Билли, по счастью, не Лэнгсворт – наверняка полагал иначе и сказал бы, что долго-счастливой жизнь пса не будет, пес – болен, и, чем заставлять собаку мучиться еще пару месяцев, проще и гуманнее пристрелить на месте.
Единственное, что неотступно тянулось за Хоффманном от воплощения к воплощению из века в век – жизнь, полная противоречий.
— Уютненько у тебя здесь, — констатировал Хоффманн, вышагивая по комнате очень аккуратно и предельно медленно на тот случай, если под горами хлама могло затеряться еще некоторое количество джерримайеровских соседей:
— Слушай, Джерри, будь другом… где тут у тебя туалет?
Заболтать или попытаться заболтать Роджера Майера до смерти было крайне мудрым и чертовски выверенным решением.

— Мда, — глубокомысленно подытожил Хоффманн, ковыряя пальцем повязку, задубевшую на груди коркой, и прощупывая недружелюбного вида красно-лиловое пятно, расползающееся из-под повязки по коже – в низу под ребра, в верху – по ключицам и почти под горло. Со спины картина была такой же мало обнадеживающей.
— Блять, — не менее глубокомысленно добавил Хоффманн, скрепя сердце – опуская на пол тщательно сложенные до того на крышке унитаза рубашку, жилетку, пиджак и черный галстук в тонкую белую полоску. Шляпу он оставил на бортике раковины в положении, максимально близком к устойчивому. По крайней мере, рассчитывал на это. Пол в туалетной комнате был грязноват, как, собственно, и все здесь.
— Мф, — выдохнул Хоффманн, опускаясь на унитаз и начиная подозревать, что в участке, вернее – в лазарете при нем, следовало задержаться подольше. Нет, само собой, эта «царапина» его по-прежнему не убьет, но ангельская кость есть ангельская кость, и, если без обиняков, благодушный поступок Тони Марино мог аукаться ему еще годы.
Спустя две минуты Хоффманна вырвало – желчью и абсолютно не переваренными тостами Билли Б. Лэнгстворта.

— Ну что, Джерри, все собрал, готов продолжить? — возвращаясь в комнату, бодро поинтересовался Хоффманн самым жизнелюбивым тоном из всех возможных:
— А теперь самая сложная часть – уточнить, в каком отеле я остановился и остановился ли хоть в каком-нибудь.
Только сейчас Хоффманн вспомнил, что вообще-то Тони говорил об исчезновении двух кинжалов. И если местонахождение первого было вполне установлено, то, дьявол задери, где, у кого второй?
[icon]https://forumstatic.ru/files/001a/dd/0c/87253.png[/icon]

— Спи, солдат, это не твое дело, — мельком глянув на соседа Роджера Майера, отчего тот рухнул обратно в тряпье и захрапел так, что будь в комнате хрустальные предметы – начали бы лопаться, выдохнул Хоффманн, готовый почти смириться с собственным неотразимо мафиозным флером и уж точно не собирающийся распинаться перед каждым Билли Б. Лэнгсвортом любого подтона, мол, всякий уважающий себя мафиози скорее согласится подрисовать себе усики собачьим говном, чем задержится в полицейском участке дольше, чем того требует транзит до морга.
— Ничего личного, — добавил Хоффманн, переводя взгляд с неподозревающего о своих оперных способностях соседа Роджера Майера на Роджера Майера, как всегда подозревающего чрезмерно многое:
— Пожалуйста, Джерри, не трогай мою гордость. Или, как минимум, не забывай о том, что я тоже вполне способен засунуть тебе что-нибудь в жопу. В конце концов я ведь действительно выходец из средневековья, а в мое время еще не изобрели такие полезные вещи из привычного нам обихода, как личное пространство или свобода воли… Тем любопытнее, что границы дозволенного начинаете переходить вы, герр Родерик, — очень стараясь не повысить голоса, продолжил Абрахам Хоффманн, титаническим усилием держа руки расслабленными, ногти – не впивающимися в ладони.
— Я благодарен тебе. Я уважаю твое желание вернуть долг и просто помочь мне. Но ты не поможешь. Никто не поможет. Могли бы помочь мои старшие родственники, но, увы, они все передохли. На данный момент это я – самое совершенное творение природы. Лучше уже не будет, производство расформировано, — невесело усмехнулся Хоффманн, в моменты, подобные этому, как ни в какие другие остро ощущая всю невыносимую пустоту одиночества существа настолько уникально редкого и бестолкового, что было создано без, казалось бы, такой естественной – а вот хер на лоб! – возможности продолжения рода. Все, что было по силам Хоффманну, - штамповать свои в край бракованные, потому – никудышные копии. А это дело неблагодарное, не говоря о том, что – вредоносное.
— Мы транжирим время, здесь и сейчас, переливая из пустого в порожнее, мы транжирим время, а его у нас может оказаться совсем не много. Нет, не потому что я собираюсь лечь и размазаться пеплом по полу, потому что… потому что, — растер переносицу Хоффманн, чувствуя себя мерзко, раздавлено и почему-то – неловко.
— Нет, на самом деле ты можешь помочь мне. Для начала - не спорь со мной там, где можно не спорить. Поверь мне или… поверь в меня. Согласись, Джерри, кусок дерьма, переживший средневековье, должен обладать феноменальным запасом прочности. Но так и быть, транспортировку моего будущего багажа возлагаю на вас, герр Родерик.
[icon]https://forumstatic.ru/files/001a/dd/0c/87253.png[/icon]

— По-моему, мы только и заняты тем, что перекидываемся парой слов, — авторитетно пожал плечами Абрахам Хоффманн.
За жизнь длиною в эпоху для того, чтобы разгадать мысли кого-то, Абеле, Абеле Натаниони или как сегодня – Абрахаму Хоффманну вовсе не обязательно было бесцеремонно вторгаться в чью бы то ни было голову. Куда движется и чем подстегивается, снося на своем пути все, ураган мыслей в чужой черепной коробке, отменно выдавало лицо – угол, под которым выгибаются брови, напряженные складки у носа, дерганье подбородка и прочие морщины, кракелюрной сеткой иссекающие лоб.
Рассматривать кого-то прямо и чересчур подолгу без острой необходимости рассматривать кого-то прямо и чересчур подолгу, Абрахам Хоффманн старался как можно реже, справедливо уверенный в том, что нет для существа разумного трагедии большей, чем знать обо всех всё.
Вот и сейчас взгляд от Роджера Майера Абрахам Хоффманн-младший отвел настолько быстро, насколько позволяло правдоподобие имитации увлеченности диалогом. На самом деле это он понял еще в допросной, во время всех тех бесстыдно провокационных вопросов, от которых в самом Хоффманне что-то пренеприятнейше ерзало: Роджер Майер был - хорошим человеком и это вдвойне печально, потому что еще и - волком.
Кидаться на помощь Хоффманну Роджера Майера толкало отнюдь не, точнее не только – гипертрофированное чувство долга.
— Можешь не беспокоиться: твой друг ничего не вспомнит, — подытожил Абрахам Хоффманн, бросая краткий, но преисполненный достоинства взгляд потомственного мафиози на оперно храпящего соседа Роджера Майера.
Нет, вряд ли, конечно, темнокожий паренек успел дослужиться до солдата в каком-нибудь мафиозном доме, но однажды несомненно мог, и это было бы – будет? – не худшим способом прожить жизнь под не слишком доброжелательным к темнокожим паренькам солнцем.
— С отелем, если подумать, все тоже не очень сложно: по идее я снял номера в двух отелях. Все, что нам остается – найти телефон, дозвониться до моей секретарши и выяснить, в котором из них мой багаж. А в обоих, я почти уверен, он быть не может, — облизнул правый уголок губы Хоффманн. От запаха колбасы неожиданно начинало тянуть под ложечкой.
БАБАХ! И мир подпрыгнул на волне рвущего барабанные перепонки грохота. Где-то совсем близко, скорее всего прямо тут, в промзоне, что-то взлетело на воздух и явно не по собственной воле. Вот теперь точно стекла во всем роджеромайеровском и в ближайших домах полопались.
Осыпая фонтаном цементного крошева, к ногам Хоффманна рухнул здоровенный кусок чего-то, что еще недавно гордо именовалось оштукатуренным потолком.
— Уходим! — проводя по щеке ладонью, будто бы где-то под кожей была спрятана кнопка экстренного ухода, схватился за запястье Майера весьма, надо сказать, перепуганный Абрахам Хоффманн.
Попытался телепортироваться. И не смог.
— Моя кровь… — глядя сквозь Майера, полушепотом произнес Хоффманн – возможно, от штукатурки, а, может быть, и не из-за нее – белый, как молоко:
— В лазарете… они могли взять мою кровь…
"Ну наконец-то! Свершилось! – торжествовала какая-то не лучшая часть Абрахама Хоффманна. – Дела приобрели по-настоящему а-а-ахренительный оборот!".
В принципе одной капли было вполне достаточно, чтобы Хоффманн перестал быть Хоффманном.
— Хватай своего друга, и валите отсюда! ОБА! — уже совсем недружелюбно взревел Абрахам Хоффманн, надеясь, что он – это все еще он.
[icon]https://forumstatic.ru/files/001a/dd/0c/87253.png[/icon]

— Я не могу пойти с тобой! — на секунду высовываясь из развороченного окна, мало что разбирая в творящейся кругом суматохе и возвращаясь обратно в комнату, ошалело уставился на Роджера Майера все еще бледный, как молоко, Абрахам Хоффманн:
— Я… только что не досчитался кое-какой своей очень важной способности. Это очень плохо, Джерри! Очень плохо!
А, может, и не настолько плохо. В конце концов, если кто-то хотел подчинить его своей воле – мог бы сделать это в участке, задолго до дегустации тостов Билли Б. Лэнгсворта. Да, скорее всего это просто регенерация начинала работать в полную мощность, а он – паникер.
С другой стороны, сколько бы ни пытался, Хоффманн не мог припомнить ни одной такой ситуации, когда бы оказалась лишней привычка перестраховываться.
— Очень кратенько: если маг или кто-то вроде него раздобудет кровь нефилима, он сможет полностью подчинить его своей воле… А я, Джерри, существо гордое! И абсолютнейше не желаю причинить вред тебе, себе или кому бы то ни было еще, — стирая пыль с лица уже совсем не кристально чистым рубашечным обшлагом, сам не заметил, когда - часто-часто задышал Хоффманн.
— Нужно разделиться… На всякий случай, — добавил Абрахам Хоффманн, упираясь лопатками в стену рядом с окном и чувствуя, как что-то страшно тяжелое тянет его к полу.
— Ты иди, я прикрою.
Нет, наверняка с ним не происходило ничего необратимо дурного, сутки выдались сложными, и вообще – повышенная эмоциональная возбудимость всегда была его слабой точкой.
— Уходи, я сказал! Вон!
А потом что-то взорвалось повторно, выбивая раму, бросая Хоффманна мордой в пол и щедро присыпая сверху битыми стеклами, битым кирпичом и другими, не поддающимися описанию обломками.
Последнее, о чем, проваливаясь в какое-то липкое забытье, подумал Хоффманн – о том, что, похоже, не бывать соседу Роджера Майера верным солдатом дружного мафиозного дома.
[icon]https://forumstatic.ru/files/001a/dd/0c/87253.png[/icon]