[icon]https://forumstatic.ru/files/001a/dd/0c/87253.png[/icon]«Змея-я-я-я!».
Какая же она змея! Выманила, тихонько подкралась, заворожила… Простить? О, нет! Никогда… Никогда!
«Пожалуйста, ну, пожалуйста…». Пусть это никогда не кончается.
— Все… все так, как надо, — тихо, на ухо шепнул Хоффманн, чуть-чуть еще – и уже бы до хруста вдавливая предплечья в ребра под ее лопатками. Нет, это были не объятия, это была жажда – самая обыкновенная жажда, объяснимая и легко понятная, почувствовать себя желанным, центром вселенной, той самой искрой во тьме небытия, вокруг который миллиарды и миллиарды лет назад начал формироваться каркас мироздания. Многие предполагали и в кои-то веки предположения не далеко уходили от правды, глубиной эмоционального восприятия такие, как он, не многим отличались от камня. Ее губы, ее плечи, ее шея, кожа и грудь с такими бледными, лишь слегка розоватыми сосками – все это было прекрасно, все это было сладко, все это завораживало, и все это было абсолютно неважно. Вернее, безусловно, важно, но не достаточно, чтобы из сиюминутного потакания слабостям выросло нечто, пусть отдаленно похожее на…
Что? Трудно сказать, но он все еще не терял надежды, что когда-нибудь непременно узнает.
— Не останавливайся.
…порт Милаццо не был тогда и вряд ли когда-нибудь станет местом, где хочется жить долго и счастливо. Но в нем тоже была своя особенная, не похожая ни на что красота. Каменистые пляжи, выцветшая под солнцем галька и волны – до того голубые и до того яркие, что временами казалось, будто бы кто-то случайно уронил в них небо. Круглый год здесь стояла жара и небо, конечно, растаяло.
Его родина. Его дом. Тихий уголок, в котором со времен Карфагена не случалось ничего хоть сколько-нибудь занимательного, сегодня этот город пылал. Пылал дико, пылал страшно, в белых, невозможных языках пламени чернела, превращаясь в стекло, галька.
Он убил их всех – каждого – двенадцать или скорее двадцать не по духу, не по крови, а все-таки братьев. И сейчас, стоя на берегу, всматриваясь в расползающееся по водной глади отражение собственного окровавленного лица, был до предела, до изнеможения счастлив.
Такого с ним больше не повторялось.
— При всем желании ты не сможешь убить меня, — шепнул на ухо вампирши Абрахам Хоффманн, чувствуя, что пропадает.
И по-своему это тоже было прекрасно.